|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава пятая. От Мурмана до Парижа, продолжение
Снова Север, но теперь уже берега Белого моря и Архангельск, Средняя Азия - Самарканд и Бухара, сибирская тайга и берега Енисея, Ленские прииски и берега Карского моря, Командорские острова и Байкал - как успевает везде побывать Коровин, отовсюду привезти множество этюдов!
Одна только среднеазиатская часть поездки - это 160 этюдов, понадобившихся, в конце концов, только для того, чтобы создать пять выставочных панно.
Друзья правы: трудно найти художника, настолько влюбленного в свой труд, настолько добросовестного в каждой возникающей у него задаче. «Писал он невероятно много и всегда с увлечением,- отзовется один из его учеников.
- Очень живой, очень талантливый, очень оригинальный и непосредственный художник, он терпеть не мог никакой фальши в искусстве, а фальшь в искусстве самое большое зло, тем более фальшь, которая удовлетворяет часть зрителей ложной псевдопохожестью».
Экзотика или национальный характер? Правительство, администрация русского отдела выставки удовлетворились бы первой, да и не имели в виду ничего иного - театральное зрелище на русские темы. Но для Коровина это редкая и неожиданная возможность многое из увиденного обобщить и подытожить.
Экзотика - всегда свидетельство взгляда со стороны, не связанного ни с мыслью, ни с чувством. Коровину же предстоит говорить о знакомом и слишком внутренне близком.
«Русская деревня» - назовут русские павильоны западные критики. Бревенчатые, рубленые, они представляли собой терем, дом, сени, навесы, даже церковь, внутри которых экспонировались произведения кустарей и народных промыслов.
Конечно, впечатления от северной деревянной архитектуры у Коровина очень сильны, но он не повторяет ни одного из них, а создает как бы вариации на их темы. В них все нарочито и вместе с тем взято очень по существу.
Свободное сочетание форм, открытая выявленность конструкции и та же нарочитость в орнаментальной резьбе, напоминающей темпераментом своих могучих изгибов мотивы средневекового «звериного стиля» скандинавских стран, используются для того, чтобы подчеркнуть исполненный внутренней силы и монументальности образ русского Севера, скорее былинного, чем реального.
И в том же ключе эпического, но обращенного к действительности повествования решает Коровин свои фресковые росписи. На первый взгляд они разительно непохожи на его станковую живопись своей обобщенностью - Коровин нигде не изображает конкретных мест, он строит собирательный образ - и самой манерой письма.
Он пишет широко, свободно, без той напряженности цветовых контрастов, которая отличает его картины этих лет.
Коровин предпочитает сдержанную, словно отвлеченную от натуры красочную гамму, большие ровные цветовые плоскости, живопись скорее тоновую, чем цветную.
«Видя его залы, то есть на выставке,- пишет из Парижа перед открытием один из художников,- понимаешь, что действительно он один может считаться автором всего того, что там есть... Главное, он несколькими словами может каждому вдохнуть частицу своего художественного темперамента и сделать артиста из простого ремесленника.
Посмотрела бы ты, какие произведения искусства делают у него простые русские резчики, раньше бывшие... ничем не выдающимися ремесленниками».
Но никакие благожелательные отзывы, ничьи похвалы не могут вернуть Коровину душевного спокойствия. Два года напряженнейшей работы дают себя знать. Этюды, эскизы, переговоры с администрацией и руководство строительством сменяются в сплошном калейдоскопе, мешая сосредоточиться и невольно лишая уверенности в себе.
С каждым выездом из привычных московских условий тоска по ним становится все острее. «Получил Ваши телеграммы, благодарю за пожелание. Дела мои неважны - настроение плохое, тоскую по Москве и о всех друзьях». Другое письмо: «Петруша уезжает в Россию. Он был так рад ехать, и я бы с радостью умчался отсюда...
Не пишу Вам оттого, что нечем поделиться, так как не важны ощущения. Я чувствую себя проданным человеком. Это не то, что я ждал от жизни...» И снова: «Ухожу из дому к князю в 10 часов утра, а домой прихожу в 1 час ночи. Какова служба - поймите». Именно служба - то, чего Коровин никогда не умел и не хотел применить к категориям искусства.
Очень относительное утешение - возможность показать в отделе живописи пару своих картин. Но - и это Коровин узнает первым - лучшая, только что законченная им работа - портрет Алябьевой оказался безнадежно испорченным при перевозке. Остаются все те же «Леонора и Ампара», вещь пятнадцатилетней давности на форуме международной современной живописи..
И вот, несмотря ни на что, несмотря ни на какие пережитые трудности, срывы и огорчения, успех, и какой успех! Коровин становится своего рода живописной сенсацией Парижа, а с Парижем и всего мира. О нем восторженно пишут художественные обозреватели всех стран.
Самые суровые критики искусства не скупятся на слова похвалы и одобрения «высокодаровитому мастеру», которого, по общему мнению, Европе еще предстоит по-настоящему узнать. Франция, Германия, Англия, Австрия, Швеция, художественные журналы, издания по искусству, газеты... «Dekorative Kunst»:
«Декоративные панно русского художника Коровина, украшающие отдел Азиатской России, являются истинно художественным выражением страны, которую он представляет... И то, что Коровину удалось вычитать в душе родной земли, он передает просто, с наивной безыскусственностью и с тонким чутьем ко всему важному и существенному». Г.Муррей во французском «Энциклопедическом обозрении»:
«В залах русско-азиатского дворца пленяет и удерживает взгляд серия декораций художника Коровина. Здесь это Самарканд, там рыбачьи поселки на крайнем Севере, стада выдр, здесь пейзажи золотых рудников, девственные сибирские леса, там берега Енисея, Северное море и Командорские острова...
и везде заявляет о себе пейзажист остро восприимчивый, искусно характеризующий самые разнообразные аспекты природы, мастерски фиксирующий главные особенности вещей с покоряющей поэтичностью и правдивостью, и везде раскрывается прирожденный декоратор, знающий, как передать на изобразительном языке с помощью штриха и цвета то, что он увидел и перечувствовал».
Давно стало привычкой и традицией считать, что первым открытием русской культуры или культурной России для нынешней Европы стали сезоны русского балета в первых годах нашего века, организованные С.П.Дягилевым с участием лучших наших танцовщиков.
Но не правильнее ли сказать, что этот первый занавес распахнул на Парижской выставке Коровин? Это было все вместе - образы удивительной страны, ее культуры и того отношения к ней, которое сумел раскрыть и донести до зрителя художник.
Выводы жюри вполне подтвердили восторги критики: одна золотая и две серебряные медали по отделу прикладного искусства и золотая медаль по отделу живописи за декоративные панно - пейзажи Сибирского павильона - присуждаются Коровину.
И сразу по возвращении в Москву Коровин пишет Поленову: «Милый мой, никто бы никогда не поощрил меня, и поэтому никто бы не поднял мой дух, если бы не встретил Вас... Знайте, Василий Дмитриевич, что Ваш образ, искренность и честность всегда живы во мне...
Преданный и любящий Вас всей душой
Константин Коровин».
Следующая страница...
|
