|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава седьмая. Жизнь моя - живопись
"Браво, маэстро! Браво! Чудо! Какие краски. Фу ты, прелесть, какие краски! Серые с морозом - солнцем, чудо, чудо!! ...Я ставлю бог знает что, если у кого найдутся такие краски!! ...Простите, дорогой... Ваш Илья Репин - коленопреклоненный... аплодирует!!!"
(Коровину)
Это было неожиданно и непонятно. В длинном низком помещении без окон скупо желтели кружки электрических ламп. Сладковато и душно пахло старым гримом, потом, обветшавшей краской кулис. На полу темнели казавшиеся бесконечными рулоны. Фанерные валы, серый, спеленутый, как на мумиях, холст. И слова старого театрального служителя:
«А ведь здесь есть Коровин.
Знаете, что это - коровинский «Садко» у нас в Большом? Праздник! Такой праздник, что когда открывался занавес, боязно было, что всего оркестра не хватит, чтоб его подхватить. Все в тебе пело от счастья, что так широко, радостно, красиво. Да нет, такое надо видеть...»
«Коровин? Константин Коровин? Нет, нет, это совсем не просто,- сдержанный на эмоции, холодноватый в словах Сергей Герасимов откровенно волновался.- И не потому, что мой учитель, и не потому, что, конечно, талантливый, бесконечно талантливый живописец, солнечный, радостный и все такое. Понимаете, жизнь можно любить для себя, можно для человека.
Так вот Коровин любил для человека и выразил свое чувство через живопись. В этом смысле чем он был для современников, для нас, которые после, наконец, для всей русской школы. Он как рубеж и свершение того, что так трудно и долго копил прошлый век. И вообще если бы вы только знали, как он сам напоминал Садко! Былинного, широкого, человека с большой буквы».
Были ли на самом деле на тех заложенных в подсобных помещениях Большого театра валах коровинские декорации - с тех пор прошла Великая Отечественная война и слишком многое успело в самом театре перемениться,- так ли уж напоминал Коровин новгородского гостя,- все это неважно.
Зато осталось жить в человеческой памяти представление о необыкновенном художнике, путь к разгадке которого лежал через его человеческие черты, характер, жизнь.
Поступки человека, его слова, мысли, конечно же они важнее всего в той характеристике, которую исследователь или просто потомки пытаются для себя восстановить. А рядом остается неистребимое желание, иногда тщательно подавляемое - историку неудобно! - иногда совершенно откровенное, хоть глазком взглянуть на него живого: как выглядел, как одевался, как говорил.
Только как к нему такому, живому и «невеликому», подойти? Рассказы современников? Живописные портреты? Если они и есть и к тому же если верить художнику - не секрет, что даже прославленные и одинаково известные портреты Пушкина кисти О.А.Кипренского и В.А.Тропинина слишком разнятся.
И те же расхождения повторяются в рассказах очевидцев - в зависимости от внутреннего мира рассказчика, его душевного склада, масштабов восприятия окружающего. Ведь для каждого это способ соотнесения с самим собой, собственными представлениями. Коровина при встрече запоминали все, писать или рисовать пытались слишком многие. Серовский портрет - исключение, к тому же слишком молодых лет.
Позже Коровин предпочтет писать сам, чем позировать. Отсюда в лучшем случае наброски, и то в общих сценах, которые наспех, украдкой успевают сделать товарищи. Зато словесные портреты...
«Молодой человек посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил:
- Parlato italiano (Говорите по-итальянски)? Я был жгучим брюнетом.
- Тебя все принимают за итальянца,- сказал дирижер Труффи,- да ты и похож.
Молодой человек, одетый в поддевку и русскую рубашку, показался мне инородцем,- он походил на торговца-финна, который носит по улицам мышеловки, сита и жестяную посуду».
Так состоялась первая встреча Коровина с Шаляпиным.
В.С.Мамонтов, один из мальчиков, которому в доме Мамонтова Коровин рассказывал о своих училищных делах столько необыкновенно потешных историй, приглядывается к нему очень обстоятельно. «Ростом выше среднего, в молодых годах своих стройный, он, несмотря на небольшие глаза и не слишком правильные черты лица, был красив и интересен.
Правда, прическа его богатой черной шевелюры была более чем оригинальна - едва ли разве только по большим праздникам он расчесывал свои густые волосы. В костюме его тоже бывали частенько изъяны. И все же своим обаянием он приучил всех окружающих не обращать внимания на эти изъяны своей наружности».
В сравнении с Серовым В.С.Мамонтов снова припомнит эту, по-видимому, чувствительно задевавшую его «мало приятную «художественную» небрежность в костюме».
Ирина Шаляпина, дочь певца и сама в будущем актриса, увидит Коровина чуть иначе: «Я помню Коровина молодым, среднего роста брюнетом с красивыми правильными чертами лица, остроконечной бородкой, умными глазами, вспоминаю его старым, седым, сохранившим молодой пытливый взгляд.
Когда Константин Алексеевич бывал в нашем доме на Новинском бульваре - это было радостью. Сидят за столом, бывало, Константин Алексеевич, отец и трагик Мамонт Дальский и говорят о живописи, о музыке, о драме, то горячо спорят, то соглашаются. И говорят невероятно вдохновенно.
Я была девочкой, мне не полагалось быть среди взрослых, но я пряталась за портьерой столовой, гостиной, лишь бы слышать Константина Алексеевича, а рассказчиком он был непревзойденным. Многие чтецы нашей современности могли бы позавидовать его темпераменту, манере, как он рассказывал о том или ином случае».
Оперный режиссер В.П.Шкафер еще добавит, что обаяние Коровина шло от его доброты и сердечности, оттого, что по натуре он готов был к каждому отнестись тепло и участливо. Самого Шкафера он сразу по своем переходе на казенную сцену устраивает в Большой театр: «И сделалось это легко и просто».
Отличавшийся расположенностью к людям в ученические годы, Коровин сохраняет эту благожелательность в общении до конца своих дней. Ему одинаково легко и необременительно прийти на помощь и хорошему знакомому, и случайному человеку. И это не услуга, не одолжение - простая внутренняя потребность.
Едва ли не самое большое место среди сохранившегося коровинского рукописного наследия занимают рекомендательные и просительные письма.
Следующая страница...
|
