|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава четвертая. Первые страницы
"Во всяком случае я берусь утверждать, что Коровин живет полно и глубоко - и именно искусством. Относясь слегка и между прочим, нельзя замечать таких тонких вещей в живописи, которые заставляют его волноваться изо дня в день все новыми сторонами."
(Д.А.Щербиновский - Е.Д.Поленовой)
Одним это казалось непростительным легкомыслием, другим - неспособностью сосредоточиться, но почти все сходились на том, что настоящий, серьезный художник должен писать картины литературно-содержательные, с ясно выраженным сюжетом, а Коровин, самостоятельный, закончивший училище Коровин, и не думал ими заниматься.
«Как обидно, что Коровин... не пишет картину, - сетует даже Поленов,- жаль за его огромный талант, который так и не выразится в чем-нибудь крупном».
«Как бы было хорошо, если бы он напустил на себя строгости и написал бы пароход в Костроме», - добавляет он в другом письме об одном из композиционных набросков своего любимца.
Коровин, кажется, не возражает, но и не соглашается. И при всем том пишет так много, так упорно, с такой самоотдачей, что ни на что другое у него не остается времени, даже на личную жизнь. Она так и останется до конца неустроенной, неустоявшейся. Современники, самые близкие знакомые ничего не могут о ней толком сказать, разве о том, что Коровин пишет, над чем работает, чем увлечен в живописи.
«Вчера провел я вечер, - пишет в 1893 году из Петербурга В.Д.Поленов, - у Павла Петровича Чистякова. Там был Щербиновский, Бруни и еще какие-то кандидаты. Какая художественная атмосфера сравнительно с Мясоедовым, Киселевым и компанией!.. Между прочим, Митя Щербиновский сообщил мне, что получает от Константина чуть не каждый день письма. Много об нем рассказывал.
Павел Петрович в восторг пришел, а я перед этим сообщил о статистике сумасшествий. «Ну, этот сто четвертый!» - воскликнул он...»
Жуковка - ничем не примечательная деревушка неподалеку от Мытищ, одно из пресловутых подмосковных дачных мест. Несколько десятков деревянных домишек с обязательными открытыми верандами, незатейливые цветнички, неухоженные садики из редких деревьев и разросшейся травы, неподалеку узкая - от берега до берега достанешь весом - тинистая речонка в тесно подступивших кустах ольхи и лещины.
И в неустроенности дачного быта с самоварами, бесконечными чаепитиями такие неожиданные, в своей городской нарядности фигуры дачников. Поленовы проводят здесь лето 1887 и 1888 годов. Коровин гостит и работает у них и заражает всех неуемным темпераментом работы. Каждый день, каждый - лишь бы не было дождя - час. Остальным остается только успевать.
В июне 1888 года Елена Поленова пишет: «Теперь, в Жуковке, я попала в компанию на редкость художественную; нас на этюд ходит шесть человек. Из всех живущих здесь только один не занимается живописью, и тот музыкант и поет. Я подымусь из Жуковки, когда уж исчерпаю то, что представляет художественной пище жуковская природа и собравшееся в Жуковке общество.
Здесь живет К.Коровин, приезжает часто Остроухов, живет М.В.Якунчикова, брат много работает; словом, есть у кого поучиться и нужно пользоваться этим». Спустя три месяца художница добавит с нескрываемым сожалением: «...вот и август начинает кончаться, а я все еще захлебываюсь работой в Жуковке. Погода стоит чудная, компания продолжает быть ужасно вдохновительной, на днях к ней еще прибавился Нестеров.
Все продолжают работать с удивительным одушевлением и энергией. Об результатах говорить, разумеется, надо после, но, во всяком случае, самое ощущение ужасно хорошее, когда работается оживленно и с верой».
Как Врубель нуждался во время работы в одиночестве и выносил присутствие в мастерской одного Коровина, так Коровин легко и с удовольствием работает на людях. Ему не мешают толчея, разговоры, постоянная смена спутников - все это как пульс жизни, который он любит чувствовать, на котором постоянно должен держать руку, отдаваясь любым собственным настроениям и переживаниям.
В это же время он снова открыто повторит Поленову, что предпочитает его пейзажные этюды большой картине «Христос и грешница», над которой художник заканчивал работу, предпочитает потому, что в поленовских пейзажах выражено чистое чувство, тогда как над библейской картиной надо сначала размышлять и уже с мыслями соотносить зрительные образы.
Коровин далек от отрицания «литературного» содержания в искусстве. Лишь бы это содержание передавалось через зрительное впечатление и чувство - единственный свойственный живописи путь воздействия на человека, зрителя. «Например, Левитан,- пишет Коровин,- был полон, помимо своего высокого таланта живописца, еще и этой стороной лирики - настроением, которую назвали потом литературой живописи.
Тонкость и правда, которая видна в произведениях Левитана, все же говорит не только о намерениях, литературных переживаниях. Но настроение природы, переживаемое в душе художником, эта лирика имеет право быть и в нем занимает первенствующее место. Живопись сама в себе, сама за себя есть всё, она и есть искусство.
Но грусть долины, тишина воды, ночи, нега и тайна лунного света, печаль осеннего сада есть у поэта, может быть и в живописи».
Картины или этюды, наконец, пейзажи, портреты или даже «портреты с интересом натюрмортиста», как отзовется об одной из коровинских работ Остроухое,- как правильнее определить эти необычные для современников небольшие холсты? Уголок террасы, чайный стол с неприбранной посудой, несколько человек, увлеченных разговором - «За чайным столом».
Или крыльцо террасы, щедро увитой яркими плетями настурций, молодая женщина в светлом платье у ступенек, наверху облокотившийся о перила мужчина - «Настурции». Или грузно вдвинутая в плоскость картины широкая корма лодки у зелени прибрежных кустов, две фигуры - сам Коровин и художница М.В.Якунчикова - «В лодке».
Или портрет одной Якунчиковой на фоне густой зелени, в такой же легкой, светящейся светлыми полосами кофточке и той же косынке, что на картине,- почти девочка с некрасивым и неулыбчивым лицом.
Следующая страница...
|
