Конст.Коровин, 1893

Польтрон оказался замечательной собакой, он причуял и медленно шел и вдруг сделал стойку. Огромные тетерева с острым треском вылетели передо мной. И я убил большого глухаря. Польтрон схватил его и принес. Вот какой Польтрон.
Я убил с ним трех глухарей тут же и шел краем леса. Вдруг сбоку выехал верховой и закричал мне:
- Ты чего это?
Я остановился и смотрел на него
. - Билет есть у тебя? - спросил верховой. Я говорю:
- Нету.
- Так ты чего, ты знаешь, где ты? Я говорю:
- Где - не знаю. Я вот здесь...
- Дак здесь. Это ведь Тарлецкого имение, лес его. А ты козу убьешь, здесь дикие козы есть. В тюрьму тебя...
Я говорю:
- Послушайте, я же не знал.
- Так пойдем в контору.
Он ехал верхом, а я шел с Польтроном и с тетеревами рядом. Версты три шел я с ним. Потом, меня ругая, молодой парень-объездчик смягчился сердцем.
- Ничего, ничего, - говорил он, - а штраф отдашь. По пятерке за каждого. Нешто можно так. Вон видишь столб: «Охота воспрещается» написано.
Действительно, на столбе была дощечка, на которой написано: «Охота воспрещается», а вправо был уже дом, куда мы с ним пришли. В доме, когда я вошел, было хорошо. Дом новый. Молодая жена сторожа, самовар. Сторож, показывая себя, вынул из шкафчика чернильницу и книжку, сел передо мной, как начальник, и говорит:
- Вот пиши тута: «За неправильную охоту строго воспрещается, местожительство имею...»
Я думаю: «Что такое?»
- Пиши сам, - говорю. Он говорит:
- Да я-то писать плох. Можно вот как ответить за это.
А жена его, ставя на стол жареные грибы, смеясь, говорит:
- Ишь, какого охотника пымал? Чего вы ето. А ты тоже, писака, ишь какой. Чего рассердился, чего ты пишешь. Садись грибы есть.
Парень еще был в гневе начальства.
- «Чего пишешь», - передразнил он ее, - а как же эдакие-то еще козу убьют... а я его не пымал. Тогда што? А кто скажет, меня ведь вон выгонят.
- Да полно, - говорит жена, - кто узнает... Целый день гоняешь, а чего здесь - никто и не ходит. Вишь барчук, он нечаянно зашел. Брось... Садись чай пить.
И муж послушал ее. Сел есть грибы, а я, как преступник, сидел у столика с книгой. Посмотрев на меня сердито, сторож: сказал:
- Садись, небось не ел... Я сел за стол.
- Анна, - сказал он жене, - достань-ка...
Анна поставила на стол бутылку и рюмки и села сама. Он налил мне рюмку и ясене и выпил сам. Посмотрел на меня и спросил:
- А ты кто?
- Я из Волочка, - говорю.
- Э-э, куда ты пехтурой-то дошел. Смотри-ка, вечереет, ведь это тридцать верст... Ты что ж, при деле каком?
- Нет еще, - говорю я.
- Отчего же?
- Учусь. Не знаю еще, во что выйдет ученье мое. Охота мне живописцем сделаться.
- Ишь ты... Вот что. По иконной части. Я говорю:
- Нет, по иконной не хочу. А вот хочу охоту написать, картину охотничью. Вот как ты меня поймал в лесу, как вот в сторожке с тобой грибы едим.
- Дак чего ж тут?
- Как чего? Хорошо очень... - сказал я и засмеялся. - Уж очень хорошо ты на меня протокол писал...
Жена тоже расхохоталась.
- «Хорошо, хорошо», - передразнил он меня, - а чего ж. Ишь, трех убил глухарей, а напорешься на кого - в ответе я буду.
А жена говорит:
- Да кто здесь ходит?
- А все-таки, - он говорит, - 15 рублей штрафу. Я говорю:
- У меня пятнадцати рублей нету.
- Нет, дак в тюрьму посадют. Жена смеется.
- Чего, - говорит она, - Тарлецкий-то не велит, верно, коз стрелять.
- Да разве здесь есть козы?
- Есть, - сказал сторож, - Тарлецкий сам говорил.
- А ты видал?
- Не-ет, я-то не видовал... Жена, смеясь, говорит:
- Дак никаких коз и нет, а это в прежнем году назад охотники были, господа какие-то, не русские. Вот были - пьяней вина. Дак верно, им козу пустили, белую, молодую. Вот показали, значит, чтоб в козу стрелять. Ну, а она убежала. Видели ее, стреляли, да что, да нешто им охота. Вот они здесь пили. И вино хорошо. Бутылки хлопают, а вино бежит. Жарко было. Дак они прямо бутылки в рот суют. Ну чего, они ничего и не застрелили... Собаки с ними, только собаки за козой не бегут. Она - не дикая, знать, оттого не бегут.