|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава четвертая. Первые страницы, продолжение
Но только Коровин не из тех, кто может примириться с несостоявшимся, до конца не пережитым и не додуманным впечатлением. При первой же возможности, меньше чем через год, он окажется на Кавказе и проведет несколько месяцев у так поразивших его снежных вершин, все еще осваиваясь, все еще будто вбирая их в себя. Все будут готовы обвинить его в безделье, но спустя несколько лет Москва восторженно замрет перед декорациями необыкновенного коровинского «Демона». Конечно, будет в опере Ф.И.Шаляпин, но даже он своей игрой и обликом не сможет ослабить впечатления от образов, созданных художником.
«Ущелье, заваленное снеговым обвалом. Дикое и мрачное.
Решительно, Коровин недаром проехался по Дарьяльскому ущелью.
От его Кавказа веет действительно Кавказом - мрачным, суровым. И среди этих скал действительно мерещится призрак лермонтовского Демона.
Наконец-то мы увидели на сцене настоящий замок Гудала. Не те балетные декорации с цветами величиной в юбку балерины, какими любовались много-много лет.
А настоящий кавказский замок владетельного князя!
Сторожевую башню, из-за которой светил бледный молодой серп луны. Суровые стены замка, из окон которых с любопытством глядели женщины. Огни, которыми трепетно освещен сумрак двора, где под открытым небом происходит пир.
Мрачностью и чем-то жутким веяло от темного двора. Что-то зловещее, казалось, носится уже в воздухе. И было в тоне всей картины. Наступало самое грозное. Трагедия». Это строки из рецензии Власа Дорошевича.
Трудно сказать, почему в первую свою заграничную поездку Коровин миновал Италию. Несомненно, сказалось стечение обстоятельств, материальные соображения, но, по всей вероятности, еще и то, что прославленная родина искусств была для него скорее музеем, чем-то принадлежащим к прошлому, учебным классам и наставлениям педагогов. Воспринять ее как живую современную страну казалось трудным, а Коровин искал прежде всего живую жизнь. Не случайно он никогда не ездил на лошадях, если была возможность воспользоваться железной дорогой, а со временем и автомобилем. Потребность подготовиться к предстоящему впечатлению, внутренне настроиться на него у Коровина всегда очень сильна, и можно сказать иначе - тогда он еще не был готов к итальянской встрече.
Правда, дни глубокой осени 1888 года тоже не сулили удачной встречи со страной. Мамонтов хорошо знает Италию и возвращается к ней, как к старой книге, где, зная целое, еще можно попытаться при желании найти почему-то ускользнувшие от внимания или забывшиеся места. Он хочет отдохнуть от московских дел и забот, и смена впечатлений помогает ему преодолеть внутреннюю напряженность. Другое дело - Коровин. Ему все внове, каждую минуту рука тянется то к альбому, то к этюднику, а времени на работу нет: «Так, как я надеялся работать, все разбивается в действительности, и я ничего, видно, и не сделаю». Города сменяются как в калейдоскопе: Флоренция - Специя - Милан - Генуя - Рим... «Мы, Савва Иванович и я,- жалуется Коровин в письме В.Д.Поленову,- больше похожи на зайцев, чем на сколько-нибудь приличных путешественников. Мы уже едем дальше, опять в Милан. Быстрота железной дороги, тряска поезда, бессонные ночи по приезде в город делают из меня идиотика. Вот и сейчас пишу Вам письмо из почты, и то почти на ходу. Я не только работать, но и видеть-то ничего не успел».
К тому же глубокая осень переходит в зиму. Промозглые ветры сменяются потоками холодных дождей. За ними не угадать ни красок, ни солнца Италии, которые, казалось, так отвечают художнической натуре Коровина. А проходящие в стране военные приготовления усложняют самую возможность работы с натуры - местное население и власти с подозрительной враждебностью присматриваются к Иностранным художникам.
Когда-то еще в годы занятий Коровина в Московском училище там разыгрывается история, долгое время занимавшая и веселившая всю Москву. Училище располагало большим количеством слепков с античных статуй, расставленных по всем коридорам и вестибюлю. Только что назначенный инспектор счел вид этих скульптур нарушением правил приличия и распорядился срочно приделать к ним фиговые листья. Работа была проделана приглашенными формовщиками втайне, и перед глазами изумленных преподавателей и учеников предстали уже окончательно изуродованные статуи. Впечатление было ошеломляющим. И вот тогда-то на следующий день произошло новое переодевание - кто-то надел для Полной благопристойности на все мужские фигуры дешевенькие полосатые штаны. Без участия Коровина не только не обошлось. Скорее всего он был и инициатором, и одним из исполнителей училищного маскарада. Во всяком случае, его пригласили для объяснений к попечителю училища генерал-губернатору В.А.Долгорукому.
- Аполлону надеть штаны! - сказал по-французски Долгорукий.- Нет! Вот правильно. Это ты сделал?
- Нет, не я,- отвечаю.
- А кто?
- Знаю, но сказать не могу.
Старик Долгорукий пристально посмотрел на меня.
- Передай-ка, что шутить довольно, иначе это уже пошло будет. Ведь Аполлон - ваш бог... Пошлость не может быть рядом с высоким. Ступай...
На другой день шел дождь.
Я видел, как около подъезда училища ломовые тащили рояль и мебель из квартиры инспектора: он уезжал».
Но теперь в Италии, оказавшись лицом к лицу с оригиналами тех слепков, Коровин испытывает настоящее потрясение. Живописец, очень эмоционально, остро чувствующий и непосредственно передающий натуру, он обретает в античной скульптуре жизненную убедительность, которую так упорно выискивает в природе. «Я даже не представлял себе ничего подобного,- пишет он В.Д.Поленову.- Живые, совсем живые! Да какие хорошие!»
Обычный распорядок дня путешественников, записанный Мамонтовым: «Мы побежали по улицам Флоренции и сразу очутились с улицы Cerretani около баптистерия и собора. Белый фасад собора блестит новизной и яркими мозаиками. Он недавно только окончен и действительно составляет украшение всей площади, придавая ей причудливый, нарядный вид. Побежали дальше на Piazza Segnoria, Loggia dei Lanzi, Palazzo Vecchio, museo Nationale, выбежали мимо Ufficci на Арно, по Тогnabuoni вернулись к гостинице. Костенька схватил ящик и краски, и мы опять чуть не бегом пустились на Piazza Segnoria, где я усадил его в карету, и он начал этюд фонтана Бенвенуто Челлини». Речь идет о картине Коровина «Площадь Синьории с фонтаном Нептуна. Флоренция».
Следующая страница...
|
