|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава четвертая. Первые страницы, продолжение
Этюды, картины, все новые и новые, все более многочисленные, изо всех мест, где только удается побывать Коровину. 1888-й - Жуковка, Владимир и его окрестности, Италия.
1889-й - Париж, Мариуполь, Абрамцево, Кавказ. 1890-й - Кострома и Волга. 1891-й – снова Владимир, теперь уже вместе с не устоявшим перед соблазном совместной работы Серовым, Отрадино и подмосковная деревня Медведково, славившаяся своей живописностью и особенно популярная после того, как в 1884 году Валерий Брюсов посвятил ей целый очерк, Петербург, так и не сумевший привязать к себе художника.
1892-й - Власово под Волоколамском, где появляется запись в рабочем альбоме: «У меня рисуются долины Кавказа, как бы я хотел написать вечер в Грузии, а мне предлагают жить в глуши, в деревне, но и там есть хороший дом, его хорошо написать утром, он огромный и мрачный, глухой как гроб, и что же - я даже не знаю, на что купить красок, А я доныне доброе имел спеть людям - песню о природе красоты».
Кажется, мысль высказана, но почерк говорит о минутном колебании, нерешительности. И вот рядом продолжение, еще полное непережитого отчаяния: «Меня душат слезы. Не человеком ли я относился ко веем, не добряком ли? О, друзья, друзья! Как трудны бывают минуты моей жизни, а все готовы осудить меня и быть мне недоброжелателями... А я вот русский, и все есть, чтобы стать лучшим художником, и что же? Нет ответа, Глухо, а время все идет...»
Жизнь требовала стать более расчетливым и скупым на свой талант, думать о завтрашнем дне и рассчитывать свои силы, средства, предвидеть возможных заказчиков и идти им навстречу. Ведь есть уже имя, разговоры ро таланте, успех - пусть в театре, признание - пусть пока больше среди своих же товарищей-художников. Но обратить все это в звонкую монету расчета Коровину не дано, да он бы и не хотел такого умения.
Жуковские этюды с искренней радостью он оставит учителю - они и сегодня составляют собственность Дома-музея В.Д.Поленова в Тарусе. Итальянские, кавказские этюды сделаны слишком для себя, чтобы не только расстаться с ними - просто показать их на выставке. Этюды Азовского моря вообще не увидят света - Коровину все будет казаться, что не удалось найти в них «мотива». Ведь запишет же он себе для памяти рядом с карандашными набросками:
«Пейзаж не писать без цели, если он только красив,- в нем должна быть история души. Он должен быть звуком, отвечающим сердечным чувствам. Это трудно выразить словом, это так похоже на музыку». Если тот единственный звук не найден, этюд, картина теряли всякий смысл, становясь всего лишь упражнением руки и глаза. Но если такого рода гаммы могут быть полезны для музыканта, они, в представлении Коровина, всегда вредны и опасны для художника, раз в них живопись теряет свою соотнесенность с внутренним миром художника.
Нелегко давались Коровину первые ученические выставки. Похвалы критиков не могли облегчить конфликта с училищным советом. Непрост был его путь на периодические и общедоступные выставки Московского общества любителей художеств: его покровители считали своим долгом деятельно вмешиваться в пути развития искусства - чего не позволишь себе за собственные деньги!
И как ирония судьбы - все становится простым и легким в Париже. По-видимому, в первый же свой приезд Коровин пробует показать в местных галереях свои испанские этюды.
В 1887 году он уже участник выставки Международного общества художников. Выставка проходит в известной галерее Жоржа Пти, и соседство коровинского полотна - он показывает этюд обнаженной модели- с работами таких широко известных мастеров, как Уистлер или Гастон Ла Туш, говорит о полном признании русского новичка.
Годом позже Коровин участвует в такой же выставке в Монако видами Марселя и этюдами натурщиц, и с этого времени он желанный гость многих парижских галерей - найти покупателей его полотен дело нехитрое для галериста, но самому Коровину это безразлично.
Его давняя и неизменная мечта - передвижные выставки.
Конечно, имеет значение обаяние имен старых любимых мастеров. С каким неожиданным удовольствием вспоминает Коровин, что написанная им в конце восьмидесятых годов картина «Неудача» примирила с ним и его поисками Прянишникова: «Выходило так, что Ларион Михайлович до досады жалел меня, что делаю не то, что нужно, и все только живопись для живописи. И только когда я написал охотников и одного, который в галерее Третьякова, мне немножко простил, да и то не очень.
А ведь был это, кстати сказать, прямой вывод из итальянских открытий, разве что; перенесенный на почву русской природы и наделенный чертами жанра: молодой парень с ружьем, недоуменно смотрящий в небо вслед улетевшей дичи. И как ни характерна сама по себе фигура охотника, выражение его лица, куда сильнее настроение картины, чувство художника, в котором она написана. Серая, промозглая мгла, кутающая землю, скрадывающая рисунок трав и кустов и рождающая под высоким и светлым навесом холодного непогожего неба щемящее чувство тоски.
Не менее остро откликается Коровин, как и другие художники его поколения, на самую возможность избавиться от опеки меценатов, зависимости от них, которую давало Товарищество передвижных выставок. Как ни была «благодетельна» и подчас даже щедра рука мецената, она никогда не отказывглась от возможности указать, направить, руководить, а такая «просвещенная» опека всегда была унизительна и невыносима для Коровина. «Неусыпные менторы», как с горечью отзывается о них художник.
И это причина, по которой Коровин охотнее отдает свои работы для благотворительных целей, на выставки-лотереи, которые не приносили художнику денег, и всеми силами старается избегать продажи картин из мастерской. «Эпоха и обстоятельства,- замечает он в рабочем альбоме,- когда талант еще только проявил свое начало, будут всегда гнать его до тех пор, покуда он заставит себе верить. Но горе, если он будет беден, он не скоро выйдет признанным. Талант есть только то, что дает радость и жизнь нравственную».
Наконец, была еще одна и едва ли не главная причина постоянно заботиться именно о русских выставках. Коровин убежден, что те чувства, которые он испытывает сам и пытается передать зрителю, чувства, родившиеся в одной с русским зрителем обстановке, в одном ощущении жизни и отклике на нее, слишком непосредственно связаны с человеком, больше того - современным человеком, и именно ему будут понятнее во всей своей полноте и сложности.
Это каждый раз переживание - надежды, отчаяние, радость, в которых принимают самое живое участие все коровинские друзья. Первая представленная им на Передвижную картина - «У балкона». Случайная описка Поленова, который не вставил в телеграмму с именами принятых на выставку «Костеньку», и полный переполох в Москве. «Если бы ты знал, сколько мы пережили волнений эти дни, - пишет мужу Н.В.Поленова.- В понедельник пришла от тебя телеграмма с именами принятых, и Коровина там не было. Нас это так озадачило, что и сказать трудно...
Вечером в десять часов явился Костенька, и произошла драма. Ужасно его было жалко и обидно, что такая талантливая вещь не понята». Но недоразумение выяснено - «сейчас явился Костенька, прыгает, кувыркается».
Следующая страница...
|
