|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава седьмая. Жизнь моя - живопись, продолжение
В позднейшие годы Коровин в беседе с учениками шутливо заметит, что каждый мазок слишком много значил для него, чтобы он мог положить его чужой кистью: «От сердца до кисти идет один электрический заряд, один провод чувств». Постепенно осваиваясь с Парижем, привыкая к нему как к живому городу, Коровин все чаще начинает его писать, точнее - чувствовать себя в нем и выражать это ощущение в собственно парижских сюжетах.
«Бесспорно, изображение парижской мастерской, парижских натурщиц не может не носить французского характера,- замечает московский критик по поводу выставленных в Москве французских работ Коровина,- но если мы внимательнее посмотрим на те стороны, где, независимо от сюжета, художник выразил свои индивидуальные особенности, то увидим, что сближение это поверхностно. Колорит, гармония тонов, именно те стороны, которые г. Коровин берет за основу своих произведений, весьма резко отличаются от современного французского импрессионизма».
Критик не совсем точен в своем определении. Дело не в том колорите, в каком виделся импрессионистам или Коровину Париж, но в том, как переживал его русский художник.
Льющийся из высоко поднятого окна свет размывает цвет голых стен, гасит краски расстеленного на полу ковра, где, отвернувшись от зрителя, сидит на стуле женская фигура. Светлое пятно обнаженных плеч одно спорит с неуловимой мглой рассеянного света, волнами плывущего внутри мастерской («В мастерской», 1889). Присутствие как бы недосказанного человека только усиливает ощущение одиночества, смутных и неопределенных чувств, которые испытывает художник.
В таком же характерном парижском сюжете - «Парижское кафе» все строится на соотношении планов. Неясно рисующаяся за пологом солнечных лучей масса домов в глубине и тяжелая листва деревьев впереди как коридор, где в потоке света мелькают фиакры, экипажи, фигуры прохожих. В сумеречной тени переднего плана легкие силуэты столиков, стульев кафе, сидящих женщин, около которых задержался кельнер. Шумное, яркое, торопливое лето Парижа, чуть отстраненное от уголка тишины, который увидел художник.
Парижане около мальчишки-газетчика на площади, копошащиеся детишки в Люксембургском саду, дремлющая на первом весеннем солнце консьержка, аллея Зоологического сада - можно определить и так парижские работы Коровина. Но, по существу, дело не в жанровых моментах. Коровин обращается к человеку, потому что его присутствие позволяет уточнить настроение каждого городского уголка, оно входит неотъемлемой частью в отношение к городу художника.
Впрочем, была и другая сторона, побуждавшая Коровина сравнительно регулярно возвращаться в Париж,- материальная необходимость. В Париже он всегда мог рассчитывать на продажу своих работ и, хотя никогда не рассматривал свою связь с парижскими галереями как источник дохода, этот заработок позволял ему некоторое время отдохнуть после полной лишений жизни. В 1893 году Поленов пишет жене, что Д.А.Щербиновский читал ему письма Коровина из Парижа: «Ужасно интересно и талантливо.
То восторги, то уныние, то он богач, то он нищий, то он работает в большой мастерской, то на чердаке». Все зависело от увлеченности Коровина работой. Занятый решением какой-то определенной, возникшей перед ним задачи, он спокойно мог пренебречь теми этюдами, которые предпочитали галеристы, отказывать себе в насущном и необходимом.
Вообще личная жизнь художника складывалась на редкость неудачно и «неуютно», по выражению Серова. Сравнительно ранняя женитьба не избавила Коровина от скитаний по гостиницам и углам, не освободила от одиночества. Брак, заключенный без долгих размышлений, с женщиной, ни в чем не разделявшей его художественных интересов, к тому же обладавшей тяжелым мелочным характером, мрачной тенью лег на всю жизнь Коровина.
Никогда не оговариваясь об этом даже в записных книжках - только отдельные намеки, полуслова позволяют догадываться об истинном положении вещей,- Коровин делится неприятностями с одним Серовым. Неудачный брак отчасти объясним и тем, что первые годы семейной жизни Коровина были связаны с тяжелой нуждой, с которой никак не хотела мириться молодая женщина. Последствия этой нужды действительно оказались трагичными.
Мало кто знал, что первый сын Коровина умер совсем маленьким, потому что отец не в состоянии был обеспечить ему должного ухода, просто хорошего питания. Ни простить себе, ни забыть удара Коровин не смог. Предельно скупой на личные воспоминания, он постоянно возвращается к страшному прошлому и под его впечатлением болезненно привязывается к другому, значительно позже родившемуся сыну.
Но эта же память оказывается для него причиной нерасторжимой связи с женой - чувство вины, невыполненных обязательств.
Рождение второго ребенка не смягчило существовавших между супругами недоразумений, внутренней враждебности и охлаждения. И тем не менее Коровин сохраняет семью ради сына, заботится о его воспитании и материальном благополучии, чего когда-то не смог сделать для первенца, но живет почти всегда отдельно от жены. Только когда сын начинает подрастать, супруги восстанавливают видимость нормальных отношений.
Такое двойственное существование, усложняемое взглядами и характером жены, требовало больших денег и расшатывало и без того больную нервную систему художника. Он по-прежнему живет в гостиницах - сегодня в одной, завтра в другой, не имеет постоянной мастерской, почти каждое письмо даже самым близким знакомым содержит новый адрес. И первым постоянным домом Коровина фактически оказывается небольшая мастерская в глуши Владимирской губернии.
В трех верстах от станции Итларь Северной железной дороги, на реке Нерли, рядом с деревней Любильцево, Коровин строит мастерскую - простой бревенчатый сруб, «домик», по выражению Теляковского. Правда, приобретенную землю приходится очень скоро уступить Шаляпину - она не по карману художнику, даже ставшему штатным декоратором казенной сцены.
По проекту Коровина и Серова Шаляпин сооружает здесь большой дом в так называемом русском стиле, Коровин же выговаривает себе право пользоваться своим маленьким домом, привычно служившим ему и мастерской и жильем. Впрочем, Шаляпин скоро теряет интерес к берегам Нерли. Он приобретает другое имение - на Волге. Но Коровин продолжает жить в Любильцеве не только летом, но наездами и зимой, когда позволяет беспокойная и хлопотливая жизнь театра.
Ирина Шаляпина вспоминает об одном из таких зимних приездов Коровина вместе с Серовым и Шаляпиным: «На даче уютно и тепло. Горят наскоро воткнутые в пустые бутылки свечи. От деревянных стен пахнет смолой, и так приятно напиться чаю с горячим молоком, а потом погреться у жарко натопленной печи.
Серов, всегда любивший подзадорить кого-либо, немного подсмеивается над умаявшимся, лежащим на железной кровати и укрытым овчиной Коровиным, беседующим о разных рыболовных делах с крестьянином Василием Князевым. И тут же, вдохновленный всей, обстановкой и подстрекаемый отцом, Серов пишет чудесный этюд «Разговор о рыбной ловле и прочем», удивительно передав сходство Коровина и настроение момента». Об этой же картине добавляет Теляковский:
«Картина эта замечательно талантливо написана, и очень ловко схвачены Серовым характерные черты Коровина, любившего часами беседовать с крестьянами, особенно же рыболовами. В беседах этих была масса искреннего юмора, большое знание русского человека и необыкновенно тонкое наблюдение над своеобразным русским умом»
Следующая страница...
|
