|
Константин и Сергей
Коровины, 1860 годы
|
|
|
Глава первая. Дорога в жизнь, продолжение
Ейский купец - так числится в документах Михайло Коровин. Конечно, не просты житейские дороги, которые привели валдайского уроженца и московского жителя в захолустный приазовский городок, чтобы «объявить» там свой нажитый правдами и неправдами капитал и записаться в купцы. Несомненно, сказались здесь льготы, которые как раз в эти годы получил Ейск, вчерашняя рыбацкая деревушка, будущая перевалочная гавань, которую правительство торопилось заселить.
Но к тому же «объявленный» капитал был совсем невелик, и Михайле Коровину не удалось его ни приумножить, ни удержать. Разве допустил бы преуспевающий купец, чтобы крестным отцом его внука Константина стал всего-навсего рогожский ямщик? А в свидетельстве о рождении так и записано: «При крещении восприемниками были Рогожской слободы ямщик Алексей Никитич Epшов и Ейского купца Михаила Емельянова Коровина жена Васса Михайлова», бабка будущего художника.
Да не только это говорило о положении семьи. Казалось бы, не слишком понятное и не такое уж существенное уточнение в документах: Михайло Коровин числится купцом, Алексей Михайлов Коровин - только купеческий сын, а Константин Алексеев Коровин - и вовсе обыкновенный мещанин. Ступеньки сословной лестницы неуклонно спускались вниз. Все объяснялось просто.
С начала 1860-х годов Москва стремительно обрастает сетью железных дорог. Рязанская, Ярославская, Курская, Смоленская (Белорусская) - они успели появиться за каких-нибудь десять лет. Но первой среди них по времени была Нижегородская, законченная в 1862 году. Потребность в ямщицких перевозках по Троицкому тракту - на Нижний Новгород стала исчезать. Михайло Коровин потерял и дело и деньги.
От недавнего прошлого вскоре осталась одна приписка к Ейской городской управе, которая в 1876 году ответит Константину, что «на поступление его в Училище живописи, ваяния и зодчества Московского художественного общества как со стороны Ейского мещанского общества, так и равно и сей управы препятствия никакого не встречается, в том Ейская городская управа подписом и приложением казенной печати свидетельствует».
О детстве вспоминают всегда. Иногда с обидой. Чаще с нежностью. С годами все чаще, подробней, охотней. Детство - это то, где все обещалось, столько мечталось, готово было исполниться. Коровин - исключение. Он возвращается мыслью к ранним годам редко, скупо, как будто через силу. Ему легче отговориться слабой памятью, чем ворошить груз тех лет.
Дед, оставшийся по духу ямщиком, ни в чем не изменивший привычному крестьянскому укладу жизни, так до конца толком и не разобравшийся в премудростях грамоты... И единственное улыбчивое воспоминание Коровина - его письма сыну: «Сначала он обыкновенно писал письмо:
«Милостивый государь Алексей Михайлович», думая, что все письма, не исключая сыну, надо писать с «милостивого», а потом следовало: «ежели ты, сукин сын», и тут следовали все возможные эпитеты с чтением».
Отец - мягкий, безвольный, под строжайшим началом деда, чуть больше поднаторевший в грамоте, потянувшийся к знаниям, студентам и тут же отправленный на исправление в монастырь. Деду избыток науки всегда казался несуразной блажью. Видно, по семейным толкам, Коровин считал, что монастырская жизнь и погубила отца.
Выпущен он был оттуда только для женитьбы, но и семья не отвлекла Алексея Коровина ни от собутыльников, ни от безделья.
Женщины в семье - бабка, мать. Безликие, без голоса, характера тени. Но они и есть детство - лакомства, баловство, неизбежные сказки, обычаи, приметы, поверья. Воспитание, простое учение - о них в коровинской семье не думал никто: «Я был тем ребенком, которого не учат или оттого, что жалко, или оттого, что не приходит в голову». Впрочем, причина не имела значения.
Коровин всегда будет вспоминать о пропавшем даром времени с досадой и сожалением, но как знать, не этой ли «глупой свободе» обязан он необычностью своего характера, не способного к подчинению, независимого, не боящегося трудностей. А привычка во всем отвечать самому за себя, принимать собственные решения - разве не была она неизбежным следствием этого слишком свободного детства?
Дисциплина разума и дисциплина принуждения - Коровин всю жизнь будет стремиться к первой и никогда не согласится со второй. И это отрицание с годами станет восприниматься им как самая важная черта художника - чувство собственного достоинства и ответственности за свое дело.
И в этом они одинаковы - дома на Рогожской с подъездами, запрятанными в тесные прорези подворотен. За покосившимися приступками входная дверь упирается в полутемную лестницу, крутой ряд густо пожелтевших каменных ступеней. Наверху тесные, одна к одной, комнатенки - какие для себя, какие для оставшихся ночевать, а то и подолгу заживавшихся извозчиков.
Особый промысел, особые порядки, скорее похожие на обычаи постоялого двора. В одной из таких комнат, отведенных Константину и его старшему брату Сергею, художник И.М.Прянишников устраивал мальчишкам «Фрегат «Палладу» - перевернутый круглый стол с накинутой на ножки скатертью.
Так уж действительно сложилось, что был знаком с коровинским домом Лев Каменев и приходился дальним родственником Коровиным сын калужского крестьянина Илларион Прянишников. Может быть, занимавшийся с ним в одни годы в Московском училище живописи Каменев и побудил его счесться с Коровиными куда каким дальним родством.
И приводили его на Рогожскую не разговоры об искусстве - кому бы их там вести! - скорее тоска по семейному дому, теплым комнатам, привычному, устоявшемуся быту. Прянишников с детства был отдан в услужение в Москву, к чаеторговцу Волкову.
В Московском училище живописи они с Перовым вдвоем, не имея по нищете своей крыши над головой, были взяты на квартиру одним из преподавателей и, уже живя у него, делили одну на двоих шубу. Но и с окончанием учения, даже после получения звания классного художника мало что изменилось в условиях жизни Прянишникова.
По-прежнему нужда толкала кочевать с квартиры на квартиру, и случайные заработки не давали с ней справиться.
Художническая жизнь еще ничем по-настоящему не успела улыбнуться Прянишникову. И когда рухнула коровинская Рогожская - разорился и умер дед, растратил последнее и оставил жену с двумя сыновьями отец - и понадобилось срочно пристраивать мальчиков, что оставалось ему посоветовать, как не отдать их в Московское училище живописи.
Там и с возрастом не возникало затруднений, и образование не было обязательным, а при крайней необходимости можно было освободиться и от платы за право учения. Тем более сам Прянишников стал к этому времени преподавателем училища.
Следующая страница...
|
