Конст.Коровин, 1930-е

- Хороший начальник Романов. Судить любит, драка любит, вино любит, все любит... Его татарин учил. Хороший начальник.
- Как же этот татарин учил? - спросил Асана барон Клодт.
- Так, - говорит Асан, - так немного... На лодке возил на Одалары знаешь? Два брата Одалары? Пустые горы, там стриж-птица живет, воды нет, никого нет... Никуда не поедешь - прямо, гора. Я привез его крабы ловить и оставил. Три дня он там отдыхал. Кричал - никто не слышит... Ну привез его опять назад. Такой стал хороший начальник, как надо... Я ему сказал: «Будешь хороший начальник! Не твоя - не моя. А то татарин увезет опять, совсем туда - крабов ловить... Вот...»
Как-то утром я писал на балконе розы и море с натуры. На лестнице, которая шла от дома к морю, стоял околоточный Романов, в новом мундире, и, вытянувшись, держал руку у фуражки, отдавая честь.
«Что такое с ним? - думаю. Я опять обернулся: Романов снова вытянулся и отдал честь. - Что такое?..» Я ушел в комнату с балкона и говорю своим приятелям Клодту и Сахновскому:
- Что-то с Романовым случилось...
Все мои приятели пошли посмотреть. Околоточный стоял навытяжку и отдавал честь, выпучив глаза. - Что с вами, Романов? - спросил его Юрий Сергеевич Сахновский.
- Не могу знать - приказано! - громко ответил Романов.
- Что за черт? Непонятно... Что такое с Романовым случилось? После завтрака я и приятели мои сидели в столовой. Вдруг отворилась дверь, вошел Романов и с испуганным лицом хрипло крикнул:
- Идут-с...
Мы встали. В дверях стоял богатырского роста исправник Хвостович и смотрел испуганно за собою, в открытую дверь. Что такое, что делается?.. К еще большему нашему недоумению, в дверях показался невысокого роста господин в котелке - седенький, невзрачный незнакомец.
- Хотелось бы повидать... - тихо сказал вошедший, - художника Коровина... Хотелось бы...
- Вот он, - сказали приятели, показывая на меня.
- Здравствуйте, дорогой Константин Алексеевич, - сказал вошедший ласково. - Я от Владимира Аркадьевича Теляковского приказ получил: к вам поехать на поклон. Я музыкант... музыкант... Танеев - брат у меня тоже музыкант. Согрешил я, Константин Алексеевич, - оперу написал... Это что ж такое... оперу... Вот тут у меня она...
И он вынул из кармана большой сверток.
- Я ведь сосед ваш, в Ливадии, недалеко... Сговоримся, вы ко мне, может, пожалуете, я вам поиграю... Если у вас есть инструмент, я и тут помузыкаю...
Мои приятели посмотрели на стоявших за Танеевым людей в мундирах - Хвостовича, Романова и еще каких-то с раскрытыми ртами - и рассмеялись. Танеев оглядел нас всех с удивлением:
- Как у вас тут весело... Приятно, когда весело... смеются...
- Пожалуйте к нам, пожалуйте. Я уже получил письмо, - сказал я, - от директора и сделал наброски декораций. Я их отправил в Петербург, чтобы показали вам. Но, должно быть, вы уже были здесь.
Танеев был рад познакомиться с музыкантами - Сахновским, Варгиным, Куровым. Они разговорились. Когда музыканты разговорятся - Надолго: до обеда, за обедом, после обеда... Вечером я посмотрел с балкона и увидел у подъезда полицейских, с ними Хвостович и Романов.
- Скажите, что значит... - спросил я у Танеева, - полицейские стоят тут? Зачем?
- Пускай стоят.
Когда Танеев уехал, Варгин объяснил мне, что этот Танеев - брат Композитора Танеева, тоже композитор. Но также и личный секретарь государя. Тут я понял, почему вся эта церемония. Романов после этого уже не приходил ко мне и бегал от меня, как от Асана.
Как-то ночью я писал из окна кафе базар. Трактиры освещены, из окон слышна музыка. По лестнице в трактир и из него шатался народ. Вдруг - свалка, гам. Из трактира вылетает пьяный прямо на мостовую. Драка. Вижу - Романов держит двоих за шиворот. Те вырываются. Романов бьет, его тоже бьют. Потом все смолкает. Лезут опять в трактир, потом опять кричат: «Караул!». Драка. И так весь вечер.
- Что же это такое? - говорю я Асану.
- Ну что, любит начальник «твоя - моя» - надо себя показать...
- Да ведь и его бьют...
- Ну что... Бьют. Ну потом мирятся - пьют... Вино пьют...
Но ожил и повеселел Романов, когда ко мне в Гурзуф приехал гостить Федор Иванович Шаляпин. До того Шаляпин понравился Романову, что околоточный говорил:
- Для Федора Ивановича, ей-ей, в нитку расстелюсь, это людей таких, ей-ей, нету ниде... Это чего - бох! Прямо расшибусь для его... ей-ей...
С Шаляпиным случилась неприятность. Он плыл с военным министром Сухомлиновым на миноносце, и Федора Ивановича продуло. У меня, проснувшись утром, он почувствовал себя плохо. Не может ни головы повернуть, ни подняться с постели, страшные боли.
Рядом жил доктор - он жил лето и зиму в Гурзуфе. О нем стоит сказать несколько слов.
Архитектор, который строил мою гурзуфскую дачу, Петр Кузьмич, был болен туберкулезом. Доктор его вылечил - архитектор стал толстый, как бочка, такой же, как доктор. А лечил его доктор водкой и коньяком - оба пьяны каждый день с утра.
- Туберкулез выходит из такого человека... - говорил доктор. - Ему не нравится, ну и уходит.
Посмотрев Шаляпина, доктор сказал.
- Прострел.
И прописал Шаляпину коньяк.