Федор Шаляпин и Конст.Коровин в мастерской художника. Париж, 1930

При входе ко мне в мастерскую был у двери вбит сбоку гвоздь. Василий всегда браво входил на зов, вешал на гвоздь картуз, вытягивался и слушал приказания.
И вот однажды Серов вынул гвоздь и вместо него написал гвоздь краской, на пустом месте, и тень от него.
- Василий! - крикнул Шаляпин.
Василий, войдя, по привычке хотел повесить картуз на гвоздь. Картуз упал. Он быстро поднял картуз и вновь его повесил. Картуз опять упал.
Шаляпин захохотал.
Василий посмотрел на Шаляпина, на гвоздь, сообразил, в чем дело, молча повернулся и ушел.
Придя на кухню, говорил, обидевшись:
- В голове у них мало. Одно вредное. С утра все хи-хи да ха-ха... А жалованье все получают во какое.
- Василий, ну-ка скажи, - помню, спросил у него в другой раз Шаляпин, - видал ты русалку водяную или лесового черта?
- Лесового, его не видал, и русалку не видал, а есть. У нас прапорщик в полку был - Усачев... Красив до чего, ловок. Ну, и за полячками бегал. Они, конечно, с ним то-се. Пошел на пруд купаться. Ну и шабаш - утопили.
- Так, может, он сам утонул?
- Ну нет. Почто ему топиться-то? Они утопили. Все говорили. А лесовиков много по ночи. Здесь место такое, что лесовые заводят. Вот Феоктист надысь рассказывал, что с ним было. Здесь вот, у кургана, ночью шел, так огонь за ним бежал. Он от него, а ему кто-то по морде как даст! Так он, сердешный, до чего бежал - задохся весь. Видит, идет пастушонок, да как его кнутовищем вытянет! А время было позднее, насилу дома-то отдышался.
- Ну и врешь, - сказал Шаляпин. - Феоктисту по морде дали в трактире на станции. Приятеля встретил, пили вместе. А как платить - Феоктист отказался: «Ты меня звал». Вот и получил.
- Ну вот, - огорчился Василии. - А мне говорит: «Это меня лесовик попотчевал ночью здесь, к Киетинтину Лисёичу шел».
И такие разговоры были у Шаляпина с Василием постоянно.
К вечеру ко мне приехали гости: гофмейстер Н. и архитектор Мазырин - мой школьный товарищ, человек девического облика, по прозвищу Анчутка.
Мазырин, по моему поручению, привез мне лекарства для деревни. Между прочим, целую бутыль касторового масла.
- Это зачем же столько касторового масла? - спросил Шаляпин. Я сказал:
- Я его люблю принимать с черным хлебом.
- Ну, это врешь. Это невозможно любить.
Я молча взял стакан, налил касторового масла, обмакнул хлеб и съел. Шаляпин в удивлении смотрел на меня и сказал Серову:
- Антон! Ты посмотри, что Константин делает. Я же запаха слышать не могу.
- Очень вкусно, - сказал я. - У тебя просто нет силы воли преодолеть внушение.
- Это верно, - встрял в разговор Анчутка, - характера нет.
- Не угодно ли, характера нет! А ты сам попробуй... Мазырин сказал:
- Налей мне.
Я налил в стакан. Он выпил с улыбкой и вытер губы платком.
- В чем же дело? - удивился Шаляпин. - Налей и мне.
Я налил ему полстакана. Шаляпин, закрыв глаза, выпил залпом.
- Приятное препровозкдение времени у вас тут, - сказал гофмейстер - Шаляпин побледнел и бросился вон из комнаты...
- Что делается, - засмеялся Серов и вышел вслед за Шаляпиным.
Шаляпин лежал у сосны, а Василий Белов поил его водой. Отлежавшись, Шаляпин пососал лимон и обвязал голову мокрым полотенцем. Мрачнее ночи вернулся он к нам.
- Благодарю. Угостили. А вот Анчутка - ничего. Странное дело... Он взглянул на бутыль и крикнул:
- Убери скорей, я же видеть ее не могу... И снова опрометью кинулся вон.

Коровин и Шаляпин. Приезд Горького

Утром рано, чем свет, когда мы все спали, отворилась дверь, и в комнату вошел Горький.
В руках у него была длинная палка. Он был одет в белое непромокаемое пальто. На голове - большая серая шляпа. Черная блуза, подпоясанная простым ремнем. Большие начищенные сапоги на высоких каблуках.
- Спать изволят? - спросил Горький.
- Раздевайтесь, Алексей Максимович, - ответил я. - Сейчас я распоряжусь - чай будем пить.
Федор Иванович спал, как убитый, после всех тревог. С ним спала моя собака Феб, которая его очень любила.
Гофмейстер и Серов спали наверху в светелке.
- Здесь у вас, должно быть, грибов много, - говорил Горький за чаем. - Люблю собирать грибы. Мне Федор говорил, что вы страстный охотник. Я бы не мог убивать птиц. Люблю я певчих птиц.
- Вы кур не едите? - спросил я.
- Как сказать... Ем, конечно... Яйца люблю есть. Но курицу ведь режут... Неприятно... Я, к счастью, этого не видал и смотреть не могу.
- А телятину едите?
- Да как же, ем. Окрошку люблю. Конечно, это все несправедливо.
- Ну, а ветчину?
- Свинья все-таки животное эгоистическое. Ну конечно, тоже бы не следовало.
- Свинья по четыре раза в год плодится, - сказал Мазырин. - Если их не есть, то они так расплодятся, что сожрут всех людей.
- Да, в природе нет высшей справедливости, - сказал Горький. - Мне, в сущности, жалко птиц и коров тоже. Молоко у них отнимают, детей едят. А Корова ведь сама мать. Человек - скотина порядочная. Если бы меньше было людей, было бы гораздо лучше жить.