Федор Шаляпин и Конст.Коровин в мастерской художника. Париж, 1930

Состав артистов Частной оперы в Москве был удивительный. В «Фаусте», например, Маргариту пела Ван-Зандт, Фауста - Анджело Мазини, Мефистофеля - Шаляпин.
Шаляпин тогда впервые выступал с Мазини, и на репетиции, помню, все посматривал на него. Мазини не пел, а только условливался с дирижером и проходил места на сцене.
По окончании репетиции Шаляпин мне сказал:
- Послушай, а Мазини какой-то особенный. Барин. Что за штука? В трио мне говорит: «Пой так», - и мы с Ван-Зандт, представь, три раза повторили. Обращается ко всем на «ты». Бевиньяни его слушается. Иола говорила, что замечательный певец. Я еще не слыхал...
Ван-Зандт, Мазини. Шаляпин... Вряд ли «Фауст» шел в таком составе где-нибудь в Европе... Шаляпин был в восторге от Мазини. Говорил: «У него особенное горло»; «Вот он умеет петь».
За ужином после спектакля, на котором Ван-Зандт не присутствовала, рядом сидели Мазини, Девойд, молодой тенор Пиццорни, Дюран и многие другие артисты, все говорили по-итальянски.
К концу ужина Мазини, не пивший шампанского, налил себе красного вина и протянул стакан Шаляпину.
- Ты замечательный артист, - сказал он. - Приезжай ко мне в Милан гостить. Я тебе покажу кое-что в нашем ремесле. Ты будешь хорошо петь.
И, встав, подошел к Шаляпину, взял его за щеки и поцеловал в лоб...
Шаляпин не забыл приглашения Мазини и весной поехал в Милан. Вернувшись летом в Москву, он был полон Италией и в восторге от Мазини.
Одет был в плащ, как итальянец. Курил длинные сигары, из которых перед тем вытаскивал соломинку. А выкурив сигару, бросал окурок через плечо.
В сезоне, в «Дон Жуане» с Падилла, Шаляпин пел Лепорелло уже по-итальянски, с поразительным совершенством. Да и говорил по-итальянски, как итальянец. А в голосе его появились лиризм и mezzo voce.

Однажды в Париже, не так давно, когда Шаляпин еще не был болен, за обедом в его доме его старший сын Борис, после того, как мы говорили с Шаляпиным о Мазини, спросил отца:
- А что, папа, Мазини был хороший певец? Шаляпин, посмотрев на сына, сказал:
- Да Мазини не был певец, это вот я, ваш отец, - певец, а Мазини был серафим от бога.
Вот как Шаляпин умел ценить настоящее искусство. Мы продолжали в тот вечер говорить о Мазини.
- Помнишь, - сказал я, - Мазини на сцене мало играл, почти не гримировался, а вот стоит перед глазами образ, который он создавал в «Фаворитке», в «Севильском цирюльнике». Какая мера!.. Какое обаяние!
- Еще бы! Ведь он умен... Он мне, брат, сказал: «Бери больше, покуда поешь, а то пошлют к черту и никому не будешь нужен!» Мазини ведь пел сначала на улицах. Знал жизнь...
- А вот я встретил как-то в Венеции Мазини, он меня позвал в какой-то кабачок пить красное вино, там был какой-то старик, гитарист, он взял у него гитару и долго пел со стариком. Помню, я себя чувствовал не на Земле: Мазини замечательно аккомпанировал на гитаре. В окна светила луна, и черные гондолы качались на Canale Grande. Это было так красиво, - мне мнилось, будто я улетел в другой век поэзии и счастья. Никогда не забуду этого вечера.
- А я не слыхал, как он поет с гитарой. Должно быть, хорошо... А вот скажи, что это стоит - эта ночь, когда Мазини пел с гитарой? Сколько франков?
- Ну, не знаю, - ответил я. - Ничего не стоит!..
- Вот и глупо, - сказал Шаляпин.
- Почему? Он же сам жил в это время, он же артист. Он восторгался ночью.
- Да, может быть. Он был странный человек... В Милане в галерее - знаешь, там бывают артисты, певцы, кофе пьют - он мне однажды сказал: «Все они не умеют петь».
- Как же, постой... Когда я писал портрет с Мазини, отдыхая, он обычно пел с гитарой и, помню, однажды сказал мне: «Я вижу, тебе нравится, как я пою». - «Я не слыхал ничего лучше», - ответил я. - «Это что! - сказал мне Мазини. - У меня был учитель, которому я не достоин застегнуть сапоги. Это был Рубини. Он умер». И Мазини перекрестился всей рукой. - «А я слышал Рубини», - сказал я. - «Ты слышал Рубини?» - «Да, четырнадцати лет, мальчиком, я слышал Рубини. Может быть, я не понял, но, по-моему, вы, Анджело, вы поете лучше». - «Неужели?» - Мазини радостно засмеялся...
- Какая несправедливость, - сказал вдруг Шаляпин, - Мазини чуть не до восьмидесяти лет пил красное вино, а я не могу. У меня же сахар нашли. И черт его знает, откуда он взялся!.. А ты знаешь, что Мазини на старости сделался антикваром?.. Я тоже, брат, хожу по магазинам и всякие вещи покупаю. Вот фонари купил. Может быть, придется торговать. Вот, видишь ли, я дошел до понимания Тициана. Вот это, видишь, у меня Тициан, - показал он на большую картину с нагими женщинами.
И, встав из-за стола, повел меня смотреть полотно.
- Вот видишь, подписи нет, а холст Тициана. Но я отдам реставрировать, так, вероятно, найдут и подпись. Что ж ты молчишь? Это же Тициан? - тревожился Шаляпин.
- Не знаю, Федя, - сказал я. - Может быть, молодой. Но что-то мне не особенно нравится.
- Ну вот, значит меня опять надули. Шаляпин расстроился до невозможности.

Коровин, Шаляпин и Врубель

На Долгоруковской улице в Москве, в доме архитектора Червенко, была у меня мастерская. Для Серова Червенко построил мастерскую рядом с моей. Ход был один. Приехав из Киева, Врубель поселился у меня в мастерской. Врубель был отрешенный от жизни человек - он весь был поглощен искусством. Часто по вечерам приходил к нам Шаляпин, иногда и после спектакля. Тогда я посылал дворника Петра в трактир за пивом, горячей колбасой, калачами.
На мольберте стоял холст Врубеля. Большая странная голова с горящими глазами, с полуоткрытым сухим ртом. Все было сделано резкими линиями, и начало волос уходило к самому верху холста. В лице было страдание. Оно было почти белое.
Придя ко мне, Шаляпин остановился и долго смотрел на полотно:
- Это что же такое? Я ничего подобного не видал. Это же не живопись. Я не видал такого человека.
Он вопросительно смотрел на меня.
- Это кто же?
- Это вот Михаил Александрович Врубель пишет.
- Нет. Этого я не понимаю. Какой же это человек?
- А нарисовано как! - сказал Серов. - Глаза. Это, он говорит, «Неизвестный».
- Ну, знаешь, этакую картину я бы не хотел у себя повесить. Наглядишься, отведешь глаза, а он все в глазах стоит... А где же Врубель?