Федор Шаляпин и Конст.Коровин в мастерской художника. Париж, 1930

- Как же я без тебя приеду? Мне же голову оторвут! Пожалей меня! У меня порок сердца. Курить нельзя, вина пить нельзя. Икота начинается. Тебе кланяются Рафалли и Лева. Они так тебя любят, так любят, говорят: «Ах, Шаляпин, это же артист!!!»
- Ну-ка, давай деньги.
- Деньги вот. И расписку вот подпиши.
Шаляпин внимательно пересчитал деньги, положил в карман и долго читал расписку.
- Это что же за идиот у вас там такую расписку писал? Что это значит: «Сим солист его величества обязуется...»
- Ой, - сказал приезжий, - не угробливай меня, Федя, у меня порок сердца.
Шаляпин усмехнулся, взял лист бумаги и написал другую расписку...

Коровин и Шаляпин. Купание

Гостя у меня в деревне, Шаляпин, встав, шел купаться на реку. Перед тем как войти в воду, Шаляпин долго сидел в купальне, завернувшись в мохнатую простыню.
С ним ходил архитектор Мазырин и мой слуга Василий Белов. Мазырин был маленького роста, тщедушный. Приходя в купальню, быстро раздевался, бросался в воду и нырял. Шаляпин говорил мне:
- Черт его знает, Анчутка прямо морской конек. А я не могу. Должен попробовать, холодна ли вода. И нырять не могу. Да и купальня у тебя мала.
Случившийся тут Василий Белов посоветовал Шаляпину купаться прямо в реке.
- Где ж вам тут нырять. Не по росту!
Шаляпин послушался Василия и на другой день полез прямо в реку. Хотел нырнуть, но запутался в водорослях и бодяге. И - рассердился ужасно.
- Что же это у вас делается, Константин Алексеевич? Бодяга! Купаться нельзя. Это же не река.
- Как не река? Вода кристальная. Дивная река!
- Вот что, - прервал Шаляпин, - позови мужиков и вели им, чтобы они скосили эту траву в реке. Когда я здесь куплю землю и построю дом, я всю реку велю скосить.
На другой день я попросил соседей, и они косили водоросли в реке. Шаляпин смотрел.
- Я бы тоже косил, да не умею.
- Как не умеете? - изумился Мазырин. - Вы же говорили, что крестьянином были?
- Да, но никогда не косил и не пахал. Отец пахал.
Я ничего не сказал. Отец Шаляпина, когда бывал у него в Москве, часто приходил и ко мне на Долгоруковскую улицу. Он говорил о себе, что никогда не занимался крестьянством. Был волостным писарем при вятской слободке, а также служил в городской управе, тоже писарем.
- А Федор говорит, что он крестьянин. Ну нет. С ранних лет ничего не делал. Из дому все убегал и пропадал. Жив аль нет - не знаешь. Сапожником не был никогда. Нужды не видал. Где нее! Я же завсегда ему деньги давал. И тогда-то он жаден до денег был и сейчас такой же. С певчими убежал. Ну и с тех пор не возвращался. Не проходи мимо певчие на пасхе, не позови я их к себе в дом на угощенье, он бы не пел теперь. Дишкант они у него нашли. Ну и сманили...
На следующий день Шаляпин купался в реке спокойно и плавал, как огромная рыбина, часа два подряд.

Коровин и Шаляпин. 1905 год

Наступил 1905-й год. Была всеобщая забастовка.
В ресторане «Метрополь» в Москве Шаляпин пел «Дубинушку». Появились красные знамена. Улицы были не освещены, электричество не горело. Все сидели по домам. Никто ничего не делал и никто не знал, что будет.
Утром ко мне пришел Шаляпин, обеспокоенный. Разделся в передней, вошел ко мне в спальню, посмотрел на дверь соседней комнаты, затворил ее и, подойдя ко мне близко, сказал шепотом:
- Ты знаешь ли, меня хотят убить. Я удивленно спросил:
- Кто тебя хочет убить? Что ты говоришь? За что?
- А черт их знает. За «Дубинушку», должно быть.
- Постой, но ведь ее всегда все студенты пели. Я помню с пятнадцати лет. То ли еще пели!
- Ну вот, поедем сейчас ко мне. Я тебе покажу кое-что. Дорогой, на извозчике, Шаляпин говорил:
- Понимаешь, у меня фигура такая, все же меня узнают. Загримироваться, что ли?
- Ты не бойся.
- Как не бойся? Есть же сумасшедшие. Кого хочешь убьют.
Когда приехали, Шаляпин позвал меня в кабинет и показал на большой письменный стол. На столе лежали две большие кучи писем.
- Прочти.
Я вынул одно письмо и прочел. Там была грубая ругань, письмо кончалось угрозой: «Если ты будешь петь „Жизнь за царя", тебе не жить».
- А возьми-ка отсюда, - показал он на другую кучу.
Я взял письмо. Тоже безобразная ругань: «Если вы не будете петь, Шаляпин, „Жизнь за царя", то будете убиты».
- Вот видишь, - сказал Шаляпин, - как же мне быть? Я же певец. Это же Глинка! В чем дело? Знаешь ли что? Я уезжаю!
- Куда?
- За границу. Беда - денег нельзя взять. Поезда не ходят... Поедем на лошадях в деревню.
- Простудишься, осень. Ехать далеко. Да и не надо. В Библии сказано: «Не беги из осажденного города».
- Ну да, но что делается! Горький сидит дома и, понимаешь ли, забаррикадировался. Насилу к нему добился. Он говорит: «Революция начинается. Ты не выходи, а если что - прячься в подвал или погреб». Хороша жизнь. Какие-то вчера подходили к воротам.
- Поедем ко мне, Федя. У нас там, на Мясницкой, тихо. А то возьмем ружья и пойдем в Мытищи на охоту. Я «бурмистра» возьму. Он зайцев хорошо гоняет.
На другой день пошли поезда, и мы уехали в Петербург. Моя квартира помещалась над квартирой Теляковского, на Театральной Улице. Мы приехали утром и в десять часов спустились к Теляковскому. Он встретил Шаляпина радостно: