|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава пятнадцатая
А если бы не тягостные, нервные заботы, не регулярно приходящие по почте неприятности, житье в деревне, где хлеб и даже молоко, почти сказочное. Кончилась эта идиллия эпохи военного коммунизма, потому что настал 1921 год. «В это время объявили нэп, то есть новую экономическую политику, и я вновь переехал в Москву. Сразу открылись магазины и торговля. На рынке появилось все».
И картины стали товаром весьма ходким. «Я пишу-пишу... - описывал приятелю свой московский быт Нестеров. - Повторяю одну за другой свои старые вещи, благо на меня есть спрос и платят». Цены Нестеров уточнил: «Так, например, вещи Константина Коровина, одного из любимцев публики, так сказать, "Собинова в живописи", идут по 200 миллионов». Это о «неплохих, аршинного размера» вещах, что означает - «труд наш оценивается чрезвычайно низко».
Когда-то, помнилось Комаровской, Коровин зарабатывал много и при своей веселой безалаберности не знал никогда, сколько денег в кошельке. «Денжищ чертова уйма», - говорил он, доставая подчас горсть смятых бумажек. Но гораздо чаще бывало: «А путевых-то денег нет - одни рублевые». Теперь Коровину за гонораром впору отправляться с мешком или корзиной, зато продукты, купленные на груды дензнаков, специальной тары не требуют, их очень удобно завернуть в газетку и сунуть в карман.
Василий Дмитриевич Поленов, живя у себя в Бехове в сравнительно благополучной деревенской сытости и узнав, что Коровин бедствует, послал ему свой этюд для продажи. «Подарок этот, - пишет дочь Поленова, - обошелся Коровину дорого, он его, конечно, не продал, а взамен прислал папе апельсинов. Бог весть, откуда он мог их тогда достать...» Ну, вероятно, оттуда же, откуда по баснословным ценам доставал для искалеченного сына необходимые витамины и жиры.
Коровин мечтал вырастить сына мальчиком, которому не надо искать мыс Доброй Надежды, потому что он на нем родился, причем во дворце. Горько сетовал Коровин на собственных родителей, не позаботившихся дать ему какое бы то ни было твердое направление, и в точности их повторил. Не сумел дать сыну ни настоящего образования, ни дельных навыков, ничего, кроме полного, вплоть до мольберта, оригинального мебельного гарнитура из розовой карельской березы и стойкой привычки днем спать, а поздно вечером отправляться в еще сохранившиеся артистические клубы. Глядеть, как юный, красивый, обожаемый Леша ковыляет на жутких костылях, было невыносимо, здоровья отец ему вернуть не мог, но хотя бы не кормить бедного мальчика ржавыми пайковыми селедками. Впрочем, пайком бросаться уж никак не приходилось.
«Поведай, как ты... С пайком, без пайка?» - интересовался Нестеров у друга вместо прежних вопросов о настроении и самочувствии. День, когда Михаила Нестерова вместе с двумя другими «генералами от живописи», Виктором Васнецовым и Константином Коровиным, наградили академическим («семейным») пайком, остался знаменательной вехой - «все же пока что жить можно». Но чтобы сводить концы с концами, писать нужно было с утра до вечера.
Во ВХУТЕМАСе (очередное название московского Училища Живописи после очередной реорганизации) Коровин не появлялся. Ему не нравились «теоретики», которые вместо искусства «дают сухие ненужные схемы своих сердитых потуг», - педагогическая система «12-ти дисциплин» в его услугах не нуждалась. Дисциплины вели другие, новые герои новой художественной революции.
По причине безусловной симпатии к Коровину следовало бы рассказать, как оголтелые леваки выживали крупных мастеров-реалистов: процитировать нелепые громогласные лозунги, привести примеры варварской агрессивности - в том и другом нет недостатка. Однако явственно видится фигура одного очень талантливого, искреннего, нежного сердцем молодого художника, который, вспоминая годы учебы, говорил: «В то время, в 1922-1923 годах, я готов был зачеркнуть все искусство XIX века, и неоимпрессионистов в частности, как порождение буржуазного индивидуализма, а Тициан, Веронезе, Тьеполо... казались мне чужими. Я ходил в рваных солдатских сапогах, кругом в нашей жизни были бедность и разруха, и богатая, плотоядная пышность в картинах этих великих мастеров казалась мне не только чужой, но и враждебной».
Несовпадение с эпохой - личная драма живописца, а не вина агрессивных авангардистов. Хотя отнюдь не однозначен ответ на вопрос, что точнее отвечало реальностям кровавой гражданской войны и наглого пошлого нэпа: вдохновенные «цветные алмазы» коровинской лирики или макеты вдохновенных татлинских нелетающих «летатлинов». Коровин пел об извечной живой прелести, футуристы требовали «будущего сегодня». Но дух времени, вихрь фантастических надежд и ураганно-очистительных бурь, несомненно, выразили романтики творческого экстремизма.
Вообще же, «творчество» и «время» не синонимы, совпадение даты на холсте с числом свежего ежедневника факт хронологии, но не истории искусств. Ведь все определяет личное «нечто», которое может понадобиться завтра, или навек остаться лишним и ненужным, или обнаружить острейшую актуальность ровно через сто сорок один год, пять месяцев и восемь дней. Никто ничего об этом не знает. Только - растить, беречь, утверждать свое «нечто». До востребования.
Следующая страница...
|
