|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава тринадцатая
Время к рубежу веков уплотнилось.
Ознаменованный приездом из Петербурга нового управителя московской императорской сцены Теляковского, 1898 год содержал еще одно событие - в Москве открылся Художественный театр. Гордая столица почувствовала, видимо, опасность превратиться в московские культурные задворки и в том же году возвестила, что для ударного наступления новейших артистических сил в Петербурге создан штаб -«Мир искусства».
Группа молодых петербуржцев задумала новый журнал с целью, как анонсировалось, «объединить всю нашу художественную жизнь, то есть в иллюстрациях помещать истинную живопись... затем от имени журнала устраивать серию ежегодных выставок» (Сергей Дягилев) и «не только показать свое искусство, но и комментировать его, иметь кафедру для толкования и пропаганды» (Александр Бенуа). Обложку первого номера «Мира искусства» нарисовал Константин Коровин.
Художественному театру Коровин тоже был не чужой, в любительских постановках Алексеева-Станиславского он принял самое живое участие, но с оформившимся театром ему уже сотрудничать не пришлось: у «художественников» от основания ведущим и долгое время единственным художником-постановщиком был Виктор Андреевич Симов. Начинали они вместе с Константином Коровиным в декораторской мастерской Частной оперы, хотя близко не сошлись, Симов и тогда и теперь дружил с Сергеем Коровиным... Господи! Старший Коровин почему-то вообще исчез из поля зрения. Что за упорное злосчастье преследует этого художника - все ценят его талант, превозносят его благородство, и все о нем начисто забывают. Тяжко погружаться в горькое, беспросветное?
Сергей Алексеевич Коровин продолжал служить в Училище живописи, в той же должности младшего преподавателя рисования, правда, чином его повысили, произведя из коллежского регистратора в губернские секретари. К преподаванию, как ко всему, что касалось искусства, он относился вдумчиво и ответственно, сослуживцам порой виделось, что даже чересчур. «Мы вместе с Сергеем Алексеевичем разрабатывали программу по рисунку и живописи для общеобразовательных классов, - рассказывал Бакшеев. - Измучился я с ним... работаем, работаем... после обеда - снова за работу. На другой день придешь к нему, а он говорит: "Не так, надо переделывать", садимся снова. И так несколько раз».
С учащимися он был строг, требовал, например, внести в протокол педагогического совета предупреждение ученику Сулержицкому о возможности его исключения ввиду небрежных занятий. Этого нерадивого Сулержицкого Сергей Алексеевич, между прочим, заметив его крайнюю бедность, часто подкармливал, а потом просто поселил у себя. А уж имел ли он касательство к дальнейшей судьбе Леопольда Антоновича Сулержицкого, который, не найдя призвания в живописи, стал секретарем Толстого и позже режиссером, помощником Станиславского, об этом ничего узнать не удалось.
Иногда поведение Сергея Алексеевича Коровина просто ставило коллег в тупик. Вдруг напишет он в контору Училища какое-нибудь такое заявление: «...предложенные мне при жаловании за апрель месяц сто пять (105) рублей я получить не могу вследствие неизвестности, за что именно они мне причтены» и прочие несуразности в том же духе. Стоило ли, впрочем, удивляться - характеры нервных, болезненно гордых неудачников нередко встречаются в жизни и в искусстве. Служить старшему Коровину было тяжело, он пробовал совсем выйти в отставку, да никак не получалось прожить свободной живописью.
Произведений Сергей Коровин создал немного, начинал и увязал в эскизах, вариантах, но кое-что время от времени на выставках все же появлялось. Написал картину (варианты опять-таки) «В ожидании поезда»; тема впитала нечто от некрасовско-толстовской неприязни к пожирающей человека механической силе, от крестьянского недоверия к «железке», хотя этот мотив затронут косвенно. Мрачный образ нагнетается ощущением абсолютной неподвижности, реального будничного небытия. Обшарпанные стены, деревянные станционные диваны, жестяной колпак над лампой, скудный свет, замершая, остановившаяся жизнь, и уже не верится, что поезд, которого ждут впавшие в обморочный сон пассажиры, когда-нибудь придет.
Надо сказать, понимание живой жизни как обещающего перемены, вселяющего надежды движения проявилось у обоих братьев Коровиных. Однако в странниках Сергея Коровина, в его идущих по бесконечным российским дорогам искателях правды и лучшей доли, нет и намека на «быстрое изящество» образов Константина Коровина. Медленно, строго ступает по дороге к Троицкой лавре крестьянское семейство; тяжело опираясь на посохи, бредут от монастыря к монастырю богомольные старухи; часто повторяется мотив одинокого прохожего: высокий чернобородый мужик, чуть согнувшись под закинутым за спину узлом, опустив суровое лицо, шагает по пустынной колее. Почти автопортрет. Так шел и сам Сергей Коровин - упрямо, угрюмо, не смущаясь отсутствием попутчиков.
Воспроизведенный в журнале «Мир искусства» и снабженный короткой заметкой об авторе ряд рисунков и акварелей страннического цикла Сергея Коровина стал единственной посвященной ему прижизненной публикацией. «Вышел номер "Мира искусства" с прекрасными рисунками Сергея Коровина, этого лучшего нашего жанриста, к сожалению мало работающего, - поспешил сообщить другу Нестеров. - ...чудесный, трогательный рассказ, простой, правдивый и глубокий, и какая новизна приемов и форм!». Образы действительно оригинальны, оригинальна необычайно экспрессивная манера; несомненно цикл богомольцев, вечных путников, скитальцев, большая удача Сергея Коровина. Хотя его решение темы, широко распространившейся в русском искусстве начала XX века, в целом имеет настойчивый, несколько жутковатый, оттенок какого-то безостановочного безнадежного блуждания. Куда идут эти старухи, впряженные в лямки огромных своих котомок, эти старики в тяжелых растоптанных лаптях, это семейство с девушкой-«больнушкой»? Где их правда и кто их встретит? Не выйдет им навстречу одетый в русский полушубок родной и ласковой Христос, как на картине Нестерова «Святая Русь», никогда им не слиться в одну могучую процессию с царями, святыми старцами и мудрейшими современными философами, как в нестеровском полотне «На Руси». Они только идут и идут, очень живые, но всегда отдельные, отъединенные, даже в церкви Сергей Коровин показывает их со спины, и неизвестны их молитвы.
Следующая страница...
|
