|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава седьмая
Парадоксы, парадоксы. В тот период, когда Сергей Коровин безуспешно рвался к стенной церковной живописи, когда Серов, еще не окончательно убежденный в своем призвании «портретчика», бился над эскизами «Рождества», а Врубель весь был захвачен видениями экстатической библейской духовности, единственной в кругу этих художников полностью завершенной монументальной работой с образом Христа стало полотно, большая часть которого (в метрах, во всяком случае) была написана Константином Коровиным.
Все-таки сейчас даже трудно понять, какие творческие надежды имелись у Серова и Коровина, взявших заказ на композицию «Хождение Христа по водам» для церкви в Костроме (отметим мотив: не, например, «Рождество», где Серов в полном соответствии с сюжетом мог сделать теплую, нежную земную сцену, а момент истинного чуда). Разве что стимулировали денежные затруднения, беспокоившие заботливого семьянина Серова и по обыкновению сопутствовавшие Коровину, да еще желание поработать вместе.
Начали писать, спешили. Было очень рациональное распределение труда (Серову - фигура, Коровину - «озеро и все остальное»), был героически выдержан срок, было одобрение Павла Михайловича Третьякова, совладельца костромской мануфактурной фабрики в приходе церкви Космы и Дамиана, - одобрение, особо знаменательное по той причине, что Третьяков живопись Константина Коровина не любил, не принимал и не покупал. Был гонорар (не бог весть что, треть ушла на покупку холста и красок), но все же достаточно солидный. И еще была настоятельная просьба, с которой уже маститый Серов обращался к писавшему о его творчестве Грабарю, - в Кострому «не ездить и не смотреть», а также запись в рабочем альбоме Коровина: «Кострома. Писал картину с В. Серовым и ныл от скуки, целые дни глупыми воображениями и Нитшем терзал себя. Никакого света в жизни, никакой силы, только тяжкое уныние остается, бремя дел, на которые я не призван».
Самое интересное в истории создания «костромской картинищи» - эпизод с участием Врубеля. Серов рассказывал Грабарю, как Врубель, присутствовавший при их с Коровиным натужном сочинительстве, «довольно язвительно говорил на тему о том, что настоящему человеку, созданному для монументальной живописи, ее не заказывают, а "черт знает кому - дают". Когда же наблюдать жалкое зрелище Врубелю окончательно опротивело, он, по воспоминанию Всеволода Мамонтова, побежал, оторвал «приложенный около печки лист серого картона-асбеста и в каких-нибудь полчаса написал на нем одну из лучших своих вещей». И скорее всего, этот эскиз, сделанный с «волшебной маэстрией», с желанием написать Христа так, «чтобы тело его лучилось, чтобы все оно сверкало, как один огромный бриллиант жизни», пропал бы, сгинул бы точно так же, как все бесчисленные эскизы и наброски, которые Врубель не то что не ценил («это так, это хорошо - я умею», - говорил он Коровину), но органически не был способен копить и сохранять.
Однако акварель, едва не изрезанная автором, коровинским хитроумием, а точнее, нечаянно оказавшейся в его кармане соблазнительной суммой в сорок рублей, была спасена и позднее подарена Третьяковской галерее, чем даритель Коровин немало и по праву гордился.
А было ли чем гордиться учителю Коровина Василию Дмитриевичу Поленову? «Он уже манерист», - вздохнул Поленов, отметив в работах Костеньки первостепенное «как», «как сделано».
Но «что», в прямом смысле - что именно изображать, избрать объектом воплощения, тоже встало большой проблемой. Действительно, что?
В один из дней, вместо того чтобы «терзать себя Нитшем и глупыми воображениями», Коровин поставил свой мольберт рядом с мольбертом Серова, писавшего для Мамонтова портрет итальянского певца Анджело Мазини. Союз на Долгоруковской давал возможность определенным образом восполнить результат давнишних трех бесплодных месяцев в Академии, поучившись кое-чему у двух великолепных «чистяковцев». Но вряд ли Коровин намеревался брать у Серова уроки живописи, скорее, рассчитывал победить.
Основания для такого расчета были, начиная с самой модели. Серову Мазини нравился: талантлив, приятен и любезен, вообще «милый в общежитии кавалер». Чтобы охарактеризовать отношение Коровина к Мазини, нужно перейти совсем в иную тональность.
Когда Коровин излагает свои воззрения на искусство, у него всегда наготове три эталона - Врубель, Шаляпин, Мазини. Причем оба русских артиста обычно вспоминаются в рассуждениях о вершинах творчества, недосягаемых высотах, а имя Мазини чаще возникает в доказательство правоты личных творческих установок. Кстати, по наблюдениям современников, в жизни Коровин с Мазини тоже «имел большое сходство», «даже причесывался "под Мазини"». Прическа у Коровина не очень внятная, прямо сказать, никакая, однако вполне возможно, что усы, эспаньолку и манеру ходить с небрежно взлохмаченной шевелюрой он завел не без желания походить на привлекательный образец.
У Мазини в рассказах Коровина роль «идеального двойника», об итальянском певце и задачах собственной живописи говорится теми же словами («легко», «красиво», «радость», «обаяние»), да в этих филологических изысканиях и нет надобности, достаточно вновь привести формулу с определением своей цели - писать «как Мазини спел». И Коровин рассказывает, как пел знаменитый тенор: выходил на сцену почти без грима, не демонстрировал ни школы, ни игры, ни какой-нибудь специальной постановки диафрагмы, просто пел «от бога», целиком полагаясь на свой «чудо-голос», «дивный голос», «небесный голос». А еще чуть не каждый раз при упоминании Мазини мелькает у Коровина «какая мера!», «понимает меру», «изумительная мера». Опять же очень похоже на качество, которое у него самого отмечали многие, в том числе Головин, вспоминавший о благотворном влиянии Коровина на Серова: «Коровин обладал поразительным вкусом и в этом отношении мог быть незаменимым наставником».
На старте портретного соревнования у Коровина прямо-таки сплошные преимущества; итог, однако, оказался в пользу Серова. Портрет Коровина неплох, даже очень хорош, но кто же без музейной этикетки угадает в сидящем и покуривающем симпатичном кареглазом брюнете волшебного певца? Секретов личности Мазини Коровин не раскрыл.
Следующая страница...
|
