Биография
Жизнь
мастера

Галерея
Картины
художника

Воспоминания
Отзывы и очерки
о художнике

Рассказы
Рассказы
К.Коровина

Поездки
Где он
был

О Шаляпине
К.А.Коровин и
Ф.И.Шаляпин

Фотографии
Прижизненные
фотографии


"Константин Коровин"   Книга В.М.Домитеевой о жизни и творчестве художника

  
   

Содержание:

Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
» Стр.1
» Стр.2
» Стр.3
» Стр.4
» Стр.5
» Стр.6
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Эпилог

   


Испанки
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889




Глава седьмая

И настоящая буря со стороны Остроухова: он волнуется, особенно горячится после свидания с прибывшим гасить московский пожар Ярошенко (Ярошенко во главе Товарищества, на месте покойного Крамского), ездит по мастерским. Ему не удается ни снять подпись Серова (который вообще охладел к приятелю в связи с его женитьбой на наследнице боткинских чаеторговых миллионов - «нет-с, обстановка и все такое много значат»), ни смирить Елену Поленову (которая только фыркнула насчет бывшего верного сотоварища: «Что это его точно что укусило. Перед передвижниками хочет, должно быть, выслужиться и в члены попасть не мытьем, так катаньем»). Остроухов готовит контрпетицию, Нестеров отказывается подписать и ту и другую бумагу - «если я буду уверен, что в Товариществе я лишний, то уйду из него и без подписей, которые делают лишь ненужный шум и отвлекают от дела».
Мудрости тут у Нестерова могли бы призанять не только сверстники. Однако корифеи передвижничества поднимаются как по тревоге - мосты развести! пути в крепость здорового, идейного искусства перекрыть! - срочно, спешно, немедленно вырабатывается новый параграф, по уставу наделяющий Совет старейших членов-основателей огромными, прямо-таки диктаторскими полномочиями. Война?

Двадцати лет не прошло с учреждения первого русского вольного творческого союза, возникшего с целью «соединиться, образовать свою собственную среду и массу», боровшегося и победившего. А теперь снова боровшегося... Положено сочувствовать терпевшим всякое утеснение молодым, но им-то кроме боевых шрамов доставались все просторы будущего. Больнее за тех, кто к вечным мукам творчества прибавлял горечь заведомо проигранного сражения. Ведь они, живя и дыша живописью, видели, думали, сравнивали и отчаянно гневались. Те, кто слабее, гневались. Сильные поступали иначе.
«Я бежал из Академии от чиновников, - писал Репин. - ...находиться долее в обществе, с которым не разделяешь его симпатий, считаю недобросовестным». «Совет, обладающий пожизненно слишком большими полномочиями, может развиться в крайне нежелательный гнет... прошу считать меня выбывшим из состава членов Товарищества передвижных художественных выставок. Виктор Васнецов».
Того же ожидали и от Поленова, но Василий Дмитриевич, поколебавшись, не ушел. Верный ученикам учитель остается «чтобы бороться», и вообще хочет прежде всего «брать у людей, что в них есть хорошее, а не портить себе существование их дурными сторонами». Он в довольно острых отношениях с Владимиром Маковским, «своим антагонистом» («Поленов, - уточняет его дочь причины столкновений, - стремясь выдвигать молодежь, наталкивался на сопротивление В.Е.Маковского, особенно недружелюбно относившегося к евреям и женщинам»), но вот после бурных дебатов Маковский берет в руки гитару, и Поленов забывает про ссоры, про антагонизм: «Я ужасно люблю его слушать. Он почти шепотом говорит, но с таким музыкальным чутьем и с таким глубоким чувством, что все затихло и почувствовалась высочайшая художественная нота. Всех охватило настроение любви и красоты, и все лучшее в жизни вспомнилось каждому. Чудная минута. Я внутренне совсем примирился с Маковским...». Ничего нет выше чуда подобных минут, все петиции, подписи, принципиальные позиции - потом, главное для художника Поленова - святое искусство.

«Неужели дуралей Константин так и не кончил своей девицы?» - волнуется он перед самым открытием Передвижной. Кончил, прислал в Петербург. Не этюд какой-нибудь, настоящая картина, название - «Осенью», и холст большой (ведь Василий Дмитриевич все беспокоится о «крупной вещи»), размером втрое больше «Испанок». Все в порядке также по части «замысла - "рассказа"», за который ратует Ярошенко. С удовольствием изложил сюжет картины корреспондент «Недели»: «Листья поблекли и пожелтели... Женщина в белом платье, с сумрачным видом, держа в руке засохшую ветку, идет по опустевшей аллее каким-то механическим шагом лунатички. На ее осунувшемся и желтоватом лице как будто тоже положила свой отпечаток осень». Очень верно описано. Картина принята, Василий Дмитриевич счастлив за питомца, подробно пересказывает в письме, как проходило голосование, отметив попутно: «Но какое значение имеет личное знакомство: Костю передвижники вдруг ужасно полюбили и даже жалеют».
Приятно, конечно, что полюбили и «даже жалеют», однако за что ж так вдруг? И что это за «личное знакомство»? А вот какое: из Москвы Коровин сообщил учителю, что перед отправкой холста принимал у себя в мастерской Павла Михайловича Третьякова, картины, правда, не купившего («ему, кажется, больше понравились мои этюды... про картину сказал, что она имеет живописный интерес...»), а также Сурикова («Сурикову очень понравилась живопись головы, пейзажа...»). После московского наведения мостов петербургское продолжение: до открытия выставки Коровин успел съездить в столицу, лично представиться тамошним членам Товарищества. Не совсем это отвечало возвышенному творчеству во врубелевском духе, ну так Константин Коровин не Врубель, и присутствие в его записях посреди трагических сентенций такой, скажем, фразы «писать нужно весело, свежо и немного брать публику в расчет: кому пишешь» не должно удивлять. Гордость гения, находящего в общем непонимании доказательство своей одинокой правоты, Коровина не утешала.

Искать здесь поддержки у Врубеля было, разумеется, бессмысленно. Коровин апеллирует выше - «Христос велел жить и не закапывать таланта», а от благочестивых мыслей естественный переход к недавнему визиту автора цикла евангельских картин (тоже, кстати, члена передвижнического Совета) Николая Николаевича Ге: «У меня был Ге, говорил о любви и прочем. Да, правда, любовь - это многое, но о деньгах он как-то отвернулся... Во мне нет корысти. Я бы действительно хотел петь красками песню поэзии, но я не могу - у меня нет насущного. А если я буду оригинален, то и не пойду по ступенькам признания и поэтому принужден буду быть голодным». Логика мало вдохновляющая, но понятная.
Следующая страница...



   » 

  "О Коровине не раз уже высказывалось мнение, будто бы живопись его - подражание новейшим французским импрессионистам, но если мы внимательнее посмотрим на те стороны, где он выразил свои индивидуальные особенности, то увидим, что сближение это несколько поверхностно. Колорит, гармония тонов, именно те стороны, которые господин Коровин берет за основу своих произведений, весьма резко отличаются от современного французского импрессионизма. Этот последний характеризуется светом и довольно яркой гаммой красок. Живопись же господина Коровина отличается темной, едва окрашенной гаммой, которая составляет его исключительную особенность." (Н.Досекин, художник)


Художник Константин Алексеевич Коровин. Картины, биография, книги, живопись, фотографии


Rambler's Top100