|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава первая
Семейная беда, которая во многом поясняет горький, трагичный нрав старшего брата, младшего будто вовсе миновала («я не замечал, что была разница большая в средствах отца, и совсем не знал, что пришла бедность»). Лишь один мотив, не мотив даже - одна нотка сбивает мелодию безмятежного абсолютного счастья.
О чем мечтает окруженный вниманием близких, счастливый, веселый мальчик? Раньше, когда жили у деда на Рогожской, Константин все грезил «мысом Доброй Надежды», даже пытался отыскать его неподалеку, за Покровским монастырем. После переезда в Сущево появляется новая мечта: в далеком глухом лесу стоит избушка - «я бы ушел туда и стал бы жить один в избушке этой». Основательно продумано, кого туда взять: собаку Дружка, оленя (чтобы доить), дикую корову, а еще хозяин избушки выставит ночью из окна удочку с куском мяса, поймает волка, скажет ему: «Сдавайся, живи со мной». Очень похож на эту мечту рассказ о найденной уже во время настоящих деревенских приключений заброшенной лесной сторожке, к окну которой ночью приходят громадные, облитые лунным светом лоси. И снова - «сюда я перееду жить...» Наконец, мечта отчасти реализуется: в овраге вырыта тайная пещера, где можно укромно жарить рыбу, есть наворованный крыжовник, где можно поселить рядом с собой не одну, а сразу четырех собак, - «что за жизнь!» Выразительное постоянство желаний.
Константин Коровин умалчивает о деталях круто пошедшего под уклон родительского быта, однако общую атмосферу легко представить хотя бы по контрастам в сравнениях своего дома с домом бабушки, Екатерины Ивановны Волковой. Там Константину очень нравилось, там «было чисто как-то, прибрано» и «не было этих резких споров», «не били рюмки с вином» (намек на презиравших барские церемонии гостей отца), «никто не чертыхался». Грустная картина открывается за столь приятными «не». Утратившие привычное благополучие, растерянные в круговерти насущных хлопот, родители, видимо, старались, как могли, накормить сына, а в остальном давали ту самую прекрасную свободу, о воспитательной стороне которой Коровин отозвался довольно иронично - «не учат или оттого, что жалко, или оттого, что не приходит в голову». С явной обидой сказано: «Отец, мать ничуть не заботились дать мне какое бы то ни было направление».
Между тем, сыновья росли, выбор «направления» делался все необходимее. Эту заботу взял на себя Илларион Михайлович Прянишников. «Главная черта его, - писал Коровин, - была ясность ума, трезвость понимания». Зорким глазом художника и педагога Прянишников оценил явные творческие способности обоих братьев и решил их судьбу.
Сначала в Училище живописи поступил Сергей. В 1875 году туда же выдержал экзамены тринадцатилетний Константин. Правда, Сергей сразу стал заниматься на живописном отделении, а Константин два года маялся среди будущих зодчих. Причины? Возможно, справедливо высказанное в одной из монографий мнение о воле родителей, сознательно избравших младшему сыну путь, суливший наиболее верные материальные блага, а возможно, выбор архитектурного образования объясняется лишь «поздним», как выразился сам Коровин, детством, инфантильным безразличием к профессии, да просто, наконец, отсутствием должной специальной подготовки.
Вообще-то Константин рано заметил коробочки с обольстительными разноцветными плитками, которые разводились водой и которыми мать рисовала в альбоме «такие хорошенькие картинки». Пробовал освоить акварель, мать поощряла. В деревне начались попытки писать свои картины красками, самодельно изготовленными из воды, клея и добытых в москательной лавке цветных малярных порошков, только досада брала, что сходство с природой не давалось. И хотя авторитетная похвала брата «у тебя хорошие краски» весьма польстила, замечание Сергея «но ты не умеешь рисовать» Константин, во-первых, не очень понял, полагая, что рисуют исключительно карандашом, а во-вторых, не очень принял, ибо школьные Сергеевы рисунки - «какие-то голые мужики на темном фоне» - совершенно ему не нравились.
Разумеется, от созерцания развешенных в архитектурном классе проектов и чертежей Константин впал в уныние, с опозданием обнаружив, что зодчество манит его меньше всего на свете. И какой тусклый вид у одноклассников, аккуратно сдувающих грифельные пылинки, рядом с лихими живописцами в измазанных красками блузах. Какая тоска в стенах, за окнами которых небо и купола, а вдали, если приглядеться, «видны посинелые леса, Сокольники, Большой бор». Счастливчики Сергей и его товарищи ходят на волю, на этюды, а ему, горемыке, век корпеть над доской с мерзким, скользким, дурацким циркулем... Сергей свернул в трубку летние, сделанные с натуры, работы брата, отнес Саврасову, тот посмотрел и разрешил Константину заниматься в своей мастерской.
Холстов с той выставки, после которой братья Коровины и Левитан стали «надеждой всей школы», почти не сохранилось, но письменные впечатления остались. Поэтичный, с настроением тихо угасающего летнего дня левитановский «Вид Симонова монастыря» зрители, по словам Нестерова, «приняли как некое откровение». Рецензенты упомянули также изрядные достоинства картины Сергея Коровина «Серый зимний день». Теперь уж не узнать, как выглядел этот давно пропавший пейзаж, остается лишь вспомнить, что чувство природы у саврасовцев почиталось главным, и принять к сведению выбор мотива. Кстати, отметив некую тематическую склонность Сергея Коровина, приведем одно мимолетное признание его младшего брата - «всегда я не любил серые дни».
Из очерков Нестерова известно, что Константин Коровин тогда «обратил на себя внимание... картиной "Весна", такой живописной, непосредственной, с большой вороной на обнаженном дереве». Этой картины сегодня тоже нет, однако, судя по долгой памяти коллег и критиков, именно она произвела на ученической выставке самый большой эффект. «Он чудесно начинал, - свидетельствовал почти через двадцать лет Василий Переплетчиков. - Я помню, у Коровина была весна - снег, заборы, ивы, лужи - это была настоящая весна». И уже в 1905 году Грабарь уверенно писал: «Коровин - автор первой "Весны", появившейся после саврасовских "Грачей". Все то невероятное количество "последних снегов", "мартов" и "ранних весен", которыми так богата русская живопись последних 15-ти лет, ведет свое начало, несомненно, от Коровина».
Следующая страница...
|
