|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава первая
Успех. Совершенно удивительный, если учесть, что в мастерской Саврасова и вообще на живописном отделении Константин Коровин всего третий год. Конечно, его одаренность скоро заметили, интерес он вызвал еще в начальном рисовальном классе: однажды остановился возле него Перов - первая знаменитость среди художников, кумир учеников, глава нового направления, а вскоре работу начинающего пришли смотреть посланные Перовым старшие питомцы его натурной мастерской.
Из «головного» класса (где писали головы) Константин перешел в «фигурный», к Прянишникову, от которого, невзирая на давнее знакомство, поблажек ждать не приходилось, ибо как педагог Илларион Михайлович славился строгостью и резкой прямотой. Вспыльчивого Прянишникова страшно гневили бездарные балбесы, коих много успело набиться в стенах школы, да и вообще он не привык миндальничать, мог, например, не выдержав зрелища вялого, тупого малевания, сказать ученику: «Что вы слюнями-то пишете, дайте-ка вашу палитру...». Тут надо заметить, что у сурового и насмешливого Прянишникова была общая черта с его старшим другом Перовым, любившем бросить в классе острую, порой весьма желчную, реплику. И любопытно, что даже во внешности коренастого брюнета Перова и высокого худощавого блондина Прянишникова ученикам ярче всего виделась почти одинаковая примета: перовский «ястребиный взор» и прянишниковский «соколиный взгляд». Отличная иллюстрация к поговорке «глаза - зеркало души». Души у мастеров критического реализма, художников, ставивших целью встряхнуть публику, заставить ее прямо и честно взглянуть на позорные, кошмарные картины российской жизни, действительно были похожи.
Молодежь, между прочим, натуру учителей прекрасно понимала, обид не было, напротив: перед Перовым просто благоговели («в школе, - вспоминал Нестеров, - все жило, дышало им»), а что касается Прянишникова, то сам образ Училища у бывших воспитанников непременно связывался с его фигурой - «круглый вестибюль, украшенный колоннами, на стенах картины лучших учеников; часы хрипло пробили девять, откашливаясь, идет И.М.Прянишников, по прозвищу "Пряник", общий любимец».
«Пряник» звучало особенно забавно, потому что совсем вразрез с характером Прянишникова; «все сентиментальное, сладкое было ему невмоготу», - подчеркивал Константин Коровин. Он тоже, конечно, получил школьное прозвище - «Цапка» (цепкий, надо полагать, быстрый, хваткий). К ученику, которому недавно строил на перевернутом столе «фрегат «Палладу», Прянишников отнесся без всякого снисхождения, однако и в «фигурном» классе Коровин начал получать первые номера, ну, а основной школой для него продолжала быть саврасовская мастерская, где практиковалась оригинальная педагогическая метода.
С 1870-х годов система обучения в московском Училище живописи стала руководствоваться принципами, утвержденными Василием Григорьевичем Перовым. В отличие от петербургской императорской Академии художеств, соблюдавшей регламент медленного, постепенного восхождения к заключительной фазе, на которой предлагалось присовокупить к полученным навыкам известную долю творческой вольности, в Москве стало всемерно поощряться именно самостоятельное творчество учащихся. «При Перове, - пишет Константин Коровин, - одно из главных вниманий обращалось на эскизы, где сюжет, идейная сторона, так сказать, литературная, играли выдающуюся роль». Оставим пока в стороне акцент Коровина на литературной стороне, отметим сочетание: Перов - ученические эскизы. А теперь снова раскроем нестеровские мемуары и дочитаем цитированную нами фразу о «священнодействии» в мастерской Саврасова: «...там уже писали картины». У Саврасова - целые картины. В его преподавательском отчете сообщается, скажем, о зимней работе Левитана и Сергея Коровина над картинами по летним натурным этюдам.
Эскиз - намек, картина требует развить образ и широко и внятно, а успех пейзажной картины, где не помогут ни занимательный сюжет, ни яркие типажи, более, чем в любом другом жанре, зависит от умения сохранить остроту вдохновившего впечатления. И понятен общий для всех саврасовцев культ поэзии, долгой эмоциональной памяти. Чем, собственно, чаровал их беспрестанно поминаемый мотив, как не прочностью, глубиной испытанного в соприкосновении с природой переживания. Этим-то поэтическим чувством - острым, свежим, конкретным, сильным - и был редкостно одарен стремительно набиравший темп юный пейзажист Константин Коровин.
А мотив... Они твердили о нем день и ночь.
Мотив был главным критическим аргументом. Ученик Милорадович наблюдал однажды, как Левитан, подойдя к Сергею Коровину, «стал говорить ему поучающим тоном: "Главное мотив, мотив главное, Сергей Алексеевич, в картине". Именно постоянными обсуждениями мотива лирические дети начали потихоньку сердить идейно-критических отцов. Константин Коровин рассказывал про Прянишникова: «Когда раз заговорили о мотиве в пейзаже, то он просто ушел, замечательно посмотрев своим соколиным глазом на нас». К мотиву ревновали. «Почему-то я и Левитан, - вспоминал Коровин, - останавливались всегда на одном месте, а потому бросали жребий, кому начинать». Мотивом бредили, за ним гонялись с охотничьим азартом. Его открывали.
«Дайте мне хотя лужу грязную, да чтобы в ней правда была, поэзия...», - заявил когда-то молодой любитель живописи Павел Михайлович Третьяков академическому пейзажисту Горавскому. Скоро метафора, декларативно отвергавшая романтические эффекты, воплотилась в холсте. Появились и темная лужа в протаявшем снегу, и замирание сердца от светлой грусти старых кривых берез, ветхого монастырского камня, бледного неба под накатом сырых сереньких облаков. Тот гениально найденный мотив, где все, начиная от скромности изображенного художником события - «Грачи прилетели», сияло, по выражению Репина, «особым светом родной правды».
«Грачи» возвестили эпоху новой живописи, новых вкусов. Но когда маленький пейзаж Саврасова окончательно победил в сердцах русских зрителей аршинную роскошь восходов и закатов на итальянский манер, перед публикой явился юноша семнадцати лет и предложил собственный вариант ранневесеннего мотива.
В сущности, дебютная «Весна» Константина Коровина, судя по описаниям, имела большое сюжетное сходство с картиной учителя: «снег, заборы, ивы, лужи», «мотив с остатками снега на задворках», «с большой вороной на обнаженном дереве». Похоже. Однако настроение совсем, совсем иное. Весенняя улыбка робкой сиротливой печальницы обернулась улыбкой милой ветреницы, слезы которой блестят веселой мартовской капелью.
Следующая страница...
|
