Биография
Жизнь
мастера

Галерея
Картины
художника

Воспоминания
Отзывы и очерки
о художнике

Рассказы
Рассказы
К.Коровина

Поездки
Где он
был

О Шаляпине
К.А.Коровин и
Ф.И.Шаляпин

Фотографии
Прижизненные
фотографии


"Константин Коровин"   Книга В.М.Домитеевой о жизни и творчестве художника

  
   

Содержание:

Глава I
Глава II
» Стр.1
» Стр.2
» Стр.3
» Стр.4
» Стр.5
» Стр.6
» Стр.7
» Стр.8
Глава III
Глава VI
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Эпилог

   


Испанки
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889




Глава вторая

По силе пластического мастерства Репин должен был стать кумиром Константина Коровина, если б только вся репинская маэстрия, вся пленэрная свобода автора «Крестного хода» не служили целям его, словами Сомова, «беспощадного реализма». Лавина лиц: благолепных, простых, убогих, безобразных, лавина точнейших типов: властных, покорных, сильных, лживых, бунтующих, - разворот коллективной психологии, некий групповой портрет страны... К «Хористке» Репин отнесся прохладно, как обидчиво зафиксировано на обороте холста, сказал: «К чему это - это живопись для живописи только».
Только! Только. Мало разве?
«Признать полную самобытность живописи», которая в картинах передвижников выглядит как «прихвостень обличительной литературы», потребовал все в том же 1883 году известный беллетрист и критик Петр Дмитриевич Боборыкин. Близко желаниям Константина Коровина, не так ли? Еще ближе определение целей живописи, призванной, по Боборыкину, «восхищать нас специальными творческими достоинствами и приемами», тут уж автор «Хористки» мог восторженно аплодировать, но... не мог. Никак не мог, ибо трудно вообразить что-то более оскорбительное для его вкуса, чем холсты А.А.Харламова - боборыкинский эталон «наслаждения изящным». Скажем, свеженаписанная Харламовым «Головка», отвратительная уже своим приторным уменьшительным суффиксом, в стиле которого на сентиментально-эротическом сиропе замешаны и кудри (разумеется, змеящиеся), и очи (разумеется, пылающие), и пухленькое голое плечико из-под слегка приспущенной сорочки. Пошлость, ненавистная Коровину, с нажимом подчеркнувшему относительно своей «Хористки»: «Модель это была женщина некрасивая, даже несколько уродливая».
Нет союзников.
Бедная «Хористка», одинокая среди женских портретных образов, споривших на выставках 1883 года. С одной стороны, харламовская «Головка», с другой - «Курсистка» Ярошенко и «Неизвестная» Крамского, при всем различии типов интеллигентной девушки и красавицы полусвета единые в том, чем си-лен был, по убеждению Крамского, русский реалистический портрет, - «мыслью художника по поводу модели». Так что вполне понятна настороженная реакция Мосолова и других знатоков, благожелательных к новому смелому искусству, но не такому все-таки, как тот образчик, который предложил ученик глубоко уважаемого, только порой излишне увлекающегося Василия Дмитриевича Поленова, этот юноша, даже не потрудившийся закончить свой довольно неряшливый этюд. Поощрять пагубное для молодого таланта легкомыслие, конечно же, не следовало. Понятна примирительная позиция Поленова, рекомендовавшего «Хористку» на выставку в Обществе любителей, но ввиду дружного недоумения попросившего Костеньку забрать этюд. Понятна (и приятна) стойкость Коровина: «Я не был с этим согласен». Безусловно, импонирует личное качество новатора, коротко определенное самим бунтарем - «поперек».
«Поперек» - очень рельефная черта коровинского характера, черта яркая, коренная, постоянная. Однако не единственная.
«Костя, как хамелеон, был изменчив», - пишет Нестеров про «общего баловня». «Баловали его профессора-художники, баловали учителя по наукам... Баловали его товарищи и училищные барышни...». Баловала даровитого юношу постоянным вниманием и жена попечителя Учителя, московского вице-губернатора, княгиня Софья Николаевна Голицына. И вот эту добрую покровительницу Константин Коровин написал так, словно напрочь позабыл о лихой манере, в какой недавно изобразил невзрачную харьковскую хористку.

Психологический анализ снова в небрежении, но как продумана портретистом поза модели (обернувшись к зрителю, княгиня продолжает задумчиво перебирать лепестки изогнутого над краем вазы цветка). Как тщательно выверен рисунок стройной фигуры, с какой тонкостью выписано благородное лицо и все оттенки розово-перламутрового фона, жемчужно-серого платья, золотистого банта - восхитительный образ, Софья Николаевна наверняка осталась довольна. Мы ни в коей мере не подозреваем Коровина в угодливом лицемерии, модель была по-настоящему красива. Однако некоторую лукавость портрета признал и автор, рассказавший о вечере в доме Голицыных, где дамы заговорили об импрессионистах («Ужас! Все мазками и мазками, понять ничего нельзя»), а узнав, что сидящий рядом юноша тоже имеет отношение к этой жуткой манере, до крайности изумились: «Неужели? А портрет Софи написал так гладко!». Самому смешно. Константин Коровин хотел нравиться, иногда, как в случае с портретом Голицыной, даже с чрезмерной, какой-то детской откровенностью. Очень хотел и достигал успеха. «Влюблял в себя налево и направо», - свидетельствует Нестеров. Довольно сомнительно звучит нестеровский комплимент, но ведь о том же, убрав скепсис, можно сказать и по-другому: хотел быть любимым. Желание вовсе не постыдное и отнюдь не уникальное. А вот почему все любили его? Талантливый? Ну, Левитан, к примеру, никак не менее. Красивый? Сергей Коровин, по утверждению современников, внешними данными превосходил младшего брата. Веселый, милый? Милых резвых весельчаков среди воспитанников Училища тоже было в избытке. Остается употребить неопределенный эпитет «обаятельный» и немножко порассуждать о любви, предварив эту волнующую тему вопросом: чья любовь была Константину Коровину дороже всего?

По-видимому, сколь это ни удивительно, не дам и барышень, хотя они во множестве окружали его в жизни и населяли его картины. Воспоминание о первой трогательной влюбленности в Тату, с глазами темными как сливы, в девочку, ставшую потом супругой чиновника городского ломбарда, - редкое в рассказах Коровина и, пожалуй, самое непосредственное соприкосновение с романтической темой. Да и в его живописи прекрасные героини выступают лишь частью общего пленительного образа красоты природы, поэзии мира. Вечно подтрунивая над собой, вечно шутя («я, действительно, кажется, влюблен всегда... А, может быть, и нет... Но все нравятся: и Хрусталева, и Гюбнер, и Ван-Зандт, и все мои двоюродные сестры... И прямо не знаешь, какая лучше...»), Константин Коровин избегал делиться опытом серьезных сердечных переживаний. Жуир и бонвиван старательно прятал интимную сторону своей биографии. И оставим ее.
Следующая страница...



   » 

  "Красота и радость жизни. Передача этой радости и есть суть картины, куски моего холста, моего я... У меня нет моды.
Нет ни импрессионизма, ни кубизма, никакого изма. Это я, это мое пение за жизнь, за радость - это язычество.
Оттого-то я люблю... искусство, дружбу, солнце, реку, цветы, траву, дорогу, цвет, краску..." (Коровин К.А.)



Художник Константин Алексеевич Коровин. Картины, биография, книги, живопись, фотографии


Rambler's Top100