Биография
Жизнь
мастера

Галерея
Картины
художника

Воспоминания
Отзывы и очерки
о художнике

Рассказы
Рассказы
К.Коровина

Поездки
Где он
был

О Шаляпине
К.А.Коровин и
Ф.И.Шаляпин

Фотографии
Прижизненные
фотографии


"Константин Коровин"   Книга В.М.Домитеевой о жизни и творчестве художника

  
   

Содержание:

Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
» Стр.1
» Стр.2
» Стр.3
» Стр.4
» Стр.5
» Стр.6
» Стр.7
» Стр.8
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Эпилог

   


Испанки
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889




Глава четвертая

Возможно ли не то что вообразить Нестерова таким «зайчиком», но хотя бы представить, что его очень забавляли подобные зрелища? Никакого участия в мамонтовских домашних постановках Нестеров не принимал. Любопытно, однако, что желания играть в любительских спектаклях не обнаружил и Коровин, с его талантом всех изображать и вообще насмешничать. Странно? Странно. А вот не хотел и все. Не прост, совсем не прост был «богемистый Костя». Если бы абрамцевская жизнь целиком состояла из предприятий, которые затевал Савва Иванович, Нестеров, видимо, прошел бы мимо Мамонтовского кружка, но он в Абрамцеве сразу увидел два уклада со своими вкусами и занятиями, два течения, «две жизни». Одна кипела вокруг хозяина усадьбы, другая шла вокруг хозяйки. Савва Иванович собирает артистический кружок - Елизавета Григорьевна устраивает в деревне школу; Савва Иванович создает театр - Елизавета Григорьевна строит лечебницу; Савва Иванович воюет с косной публикой за русский оперный репертуар - Елизавета Григорьевна организует для окрестных крестьян кустарную столярную мастерскую; Савва Иванович в живописи абрамцевской церкви любуется возвышенным искусством - Елизавета Григорьевна встает перед иконостасом на молитву. Две жизни.

Разумеется, никакого жесткого деления между членами кружка не было. Можно говорить лишь о большей или меньшей симпатии, да и она колебалась, как всякое живое чувство. Аптекарская точность понадобится, например, чтобы взвесить, какому направлению был ближе Васнецов. По художественному новаторству он ближайший сподвижник Мамонтова, по любви к русской старине, по преданности православию - ближе к той (преимущественно женской) части кружка, в которую входили Елизавета Григорьевна, ее недавно обвенчавшаяся с Поленовым двоюродная сестра Наталья Васильевна, урожденная Якунчикова, и сестра Василия Дмитриевича Елена Дмитриевна Поленова, руководитель столярной мастерской, энтузиаст Археологического общества, предводитель всех походов за образцами народного творчества для коллекции кружка. К этой очень сплоченной группе с удовольствием примкнул и Нестеров. Поленов же, если использовать политический словарь, занимал в отношении двух партий благородную и наиболее уязвимую позицию центриста. Недаром именно вокруг его картины разгорелись в кружке бурные страсти. Посвященное притче с заветом терпимости и милосердия, большое полотно «Христос и грешница» воспроизводило эпизод, где толпа жаждет по древнему обычаю побить камнями уличенную в грехе блудницу, а сидящий в кругу учеников Христос предлагает первым бросить камень тому, кто ни разу не нарушал священных заповедей («Кто из вас без греха?»). Замысел приветствовали все абрамцевцы.

Начал Поленов с разработки сюжета из Нового Завета как археологически точного, абсолютно реального события. В этом наставником ему являлся популярный тогда в России французский писатель, востоковед Ренан, предложивший рассматривать свидетельства евангелистов как исторические хроники, а самым горячим единомышленником - Мамонтов, предоставивший автору для работы свой просторный московский кабинет, где у порога стояла статуя Венеры Милосской и где два «эллина» (так они любили себя называть) азартно обсуждали композицию во всевозможных жизненных подробностях. Потом, на радость домочадцам, ибо языческое отношение к евангельской теме жене художника виделось чрезвычайно «несимпатичным», Поленов принялся изымать из картины привкус «пикантного анекдота», но затем восстал и вновь вернулся к начальному варианту. Победой «низменного Саввиного направления» муж так расстроил Наталью Дмитриевну Поленову, что ей даже казалось «лучше бы он бросил картину». Картина все же была благополучно закончена, выставлена, встречена восторженными отзывами Стасова, Гаршина и Короленко. Интересно, однако, вернуться к чуть более ранней критике, прозвучавшей из уст призванного Натальей Васильевной на суд и «напавшего на шарж» Васнецова: «Я не хочу, чтобы картина эта первым впечатлением вызывала у меня улыбку». «Улыбкой» Васнецов обозначил впечатление пестрого, характерного, сугубо житейского происшествия, а слово-то скользнуло точное, ключевое слово для понимания внутренних разногласий кружка. Улыбка, радость ощутимы во многих созданных в Абрамцеве произведениях, Абрамцево заметно повышало «отрадные» настроения. В объяснение можно сослаться на особую здешнюю ауру - была, была аура, не станем спорить, но была и простая, вполне конкретная причина. Собрались в Абрамцеве художники настоящие, то есть талантливые и честные, выражали то, что испытывали, и чувства их светлели, прояснялись не от одной красоты местной природы - от свободы, веселой дружбы, отдыха с пикниками, кавалькадами и бесконечными шутками, которые Нестерову казались «праздными», которых он, по собственным его словам, «боялся, дичился».

Что ж, живописцу Нестерову неумение весело развлекаться было нисколько не в ущерб, он нашел в Абрамцеве иные творческие стимулы (да и отсутствием остроумия, как можно заметить хотя бы по его саркастическим репликам, он не страдал). Мучилась, не имея ниспосланного художникам выхода, Елизавета Григорьевна: «Беда моя, что я не могу просто относиться и веселиться со всеми заодно. Мне все сквозит изнанка веселья и портит мне все...» Напрашивается вопрос: «портит» - только ли себе? О нет, Елизавета Григорьевна была опорой и украшением кружка, не один Нестеров находил в ней «дивное равновесие ума и сердца». Серов, таивший в груди под щегольским, жокейским белым в синюю полоску, пиджаком (лондонский сувенир Саввы Ивановича) неистощимые запасы юмора, хотя и чувствовал некий барьер («Здесь, у Мамонтовых много молятся и постятся, т.е. Елизавета Григорьевна и дети с нею. Не понимаю я этого...»), однажды написал Мамонтовой: «Крепко люблю я Вас. А люблю я Вас с тех самых пор, как Вас увидел в первый раз десятилетним мальчиком, когда, лежа больным в дамской комнате, думал, отчего у Вас такое хорошее лицо». Можно было бы прибавить, что в кружке не было художника, не испытавшего на себе доброго влияния Елизаветы Григорьевны, не преклонившегося перед чистотой ее характера. Но такой художник был.
Следующая страница...



   » 

  "Коровин - баловень Аполлона, большой и тонкий талант, но человек мало уравновешенный, хватающийся за многое и ничего не доводящий до конца." (Бенуа А.Н.)


Художник Константин Алексеевич Коровин. Картины, биография, книги, живопись, фотографии


Rambler's Top100