|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава восьмая
Картину Сергея Коровина современники не увидели, вышедшая через четыре года повесть Чехова «Мужики» (в ней, кстати, тоже сцены жестоких деревенских нравов завершаются тем, что героиня уходит, надев суму нищенки-странницы) произвела фурор. Все-таки из всех видов искусства изобразительное - самое неблагодарное. Дорого платят живописцы за благородное молчание холстов. Редко кого, как Толстого, волнует, что произведение «слагалось в сердце и голове художника десятки лет, а мы хотим в 5 минут все понять и обсудить».
Надо, однако, сообщить отзыв Толстого о такой именно, целое десятилетие создававшейся, картине «На миру». Картину Сергея Коровина Лев Николаевич Толстой «разбранил». Подробности неизвестны, хотя Толстой-то уж до конца прочел образ, поэтому и разбранил. Не мог он принять мысль, прямо противоположную его убеждению в правоте общинного, «роевого», начала народной жизни.
Это Чехов позже напишет: «Община имеет смысл, когда приходится иметь дело с внешним неприятелем, делающим частые набеги, и с дикими зверями, теперь же - это толпа, искусственно связанная, как толпа арестантов», «я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям, интеллигенты они или мужики - в них сила, хотя их мало».
С гордостью за русскую живопись приятно сказать, что кроме писателя и художник был, который в одиночку до этой мудрости дошел. Горько, что судьба отказала ему в милостях, больно, что получал от жизни удар за ударом, что ж, он и провал главной своей картины перетерпел, рук на себя не наложил, живопись не бросил. Головные боли стали мучить постоянно, характер вконец испортился, вспышки частого беспричинного гнева последних товарищей распугали, для успокоения нервов попивать художник начал - ничего, обычное дело. Спасибо, хоть не пришлось везти обратно домой никому не нужную картину. Уважая преданность Сергея Коровина народной теме, его произведение купил Павел Михайлович Третьяков. А вопрос о приеме автора «На миру» в члены Товарищества даже не возник. У передвижников Сергей Коровин никогда более не выставлялся.
Отдохновенный просвет - внимание Третьякова, честь войти в его собрание. И деньги за проданную картину. Тысяча рублей. «Сергей Алексеевич жил бедно, - рассказывал коллега по Училищу. - Он занимал с женой две маленькие комнатки, которые служили ему и мастерской... обычный обед - щи да каша». Душа дарит бесценные надежды, деньги дают определенные возможности. При годовом окладе в шестьсот рублей потратить тысячу хотелось с толком. Младший преподаватель рисования С.А.Коровин («35-ти лет, вероисповедания православного, имеет степень классного художника живописи, знаков отличия не имеет») испросил отпуск, выправил бумаги для заграничной поездки.
Куда он собирался ехать? В Рим? Флоренцию? Мюнхен? Может быть, в Париж, откуда Константин осыпал друзей письмами, уговаривая разделить его одиночество. Бог весть, отчего Сергей Алексеевич отменил поездку. Долги, болезнь, застенчивость, меланхолия, деньги незаметно разошлись - множество возможных причин. А могли бы братья встретиться за границей, и было бы необычайно интересно сопоставить их впечатления. Совершенно, правда, не представить, как у Сергея Коровина отразился бы парижский мир, но Константин, можно уверенно сказать, нашел такой Париж, который еще в детстве ему грезился: «Помню, однажды я даже нарисовал Париж - краски были яркие на удивление...»
В первой его парижской «Мастерской» текли минуты перед сеансом, на холсте самой крупной и сюжетно наиболее разработанной «Мастерской» сеанс в самом разгаре. И сколько здесь света, простора, как легко дышится, как вольно и красиво живется! Будто прекрасный иной мир, где все сбылось и стала наконец «забвенна тайна земных ссор и непонимания и горе ненужных злоб человеческих». Зала хороша - высоченные потолки, огромное окно. Художник великолепен - сидит перед большим холстом, в одной руке папироса, в другой початый тюбик краски, на голове гильдейский знак цеха живописцев («художник - это человек, который носит берет», точно подметил парижский остроумец Жюль Ренар). А на переднем плане натурный проект задуманного образа, тут в соседстве с букетом (да не букет, целый цветущий куст!) - она. Не модель, не натурщица, ни даже героиня - либо муза лирики Эвтерпа, либо муза любовных песен Эрато, только спутницы Аполлона-кифареда - буквально претворяя коровинскую мечту видеть мир через свет великих поэтов, «через пение их арф» - в солнечном ореоле и с лирой в руках, спускаются с Парнаса на Монпарнас, переменив для такого случая античный хитон на воздушное бальное платье ампирного покроя.
«То восторги, то уныние, то он богач, то он нищий, то он работает в большой мастерской, то на чердаке» - узнавали в Москве о Коровине из его писем. Нынче парижская жизнь явно повернулась сияющей стороной. В мастерской художника, которого смотрят, хвалят и покупают, солнце и красота, цветы и струны. Приплыл Коровин все-таки на остров счастья, нашел надежное убежище от «мира зла» и грозных судейских речей Толстого. Впрочем, найти ли место на земле, где скроешься от его в упор поставленных вопросов?
Решать, что же такое народ, Константин Коровин оставил Другим, брату Сергею например, но своим гимном творчеству-празднику как бы загодя отвечал на вопрос, который через несколько лет прогремит в заглавии знаменитого толстовского трактата - «Что такое искусство?»
Что такое искусство? Картина Константина Коровина была бы Толстому лучшим примером никчемной красоты для услаждения людей праздных и безнравственных. Хотя, конечно, не все так просто в вопросах Толстого и ответах Коровина. Ведь определению, которое Толстой дал задаче художественной деятельности - «Вызвать в себе раз испытанное чувство» и затем «посредством движений, линий, красок, звуков... передать это чувство так, чтобы другие испытали то же чувство» - искусство Константина Коровина тоже лучший пример. Вот как только начинается толстовское разделение исходных вдохновляющих порывов на «хорошие» и «дурные», Коровин возражает, вернее, имеет собственные представления о «хороших», «добрых», «всечеловеческих» чувствах.
Следующая страница...
|
