|
У балкона. Испанки
Леонора и Ампара,
1888-1889
|
|
|
Глава девятая
А очертания новых берегов еще были туманны, смутны. Из дневника Переплетчикова (январь 1895): «Вчера вечером до 3-х часов были у А.Е.Архипова. Был поэт Бальмонт, был архитектор Дурнов, К.Коровин, С.Коровин, А.Васнецов, много спорили о разных вопросах, больше всего, конечно, об искусстве. Бальмонт читал свои стихи...» Наверняка Модест Дурнов (и, безусловно, с меньшей, чем на своих лекциях, застенчивостью) говорил о любимых прерафаэлитах, английских пророках символизма, а Константин Бальмонт, вероятно, читал из своего недавно вышедшего и мгновенно его прославившего второго (первого просто никто не заметил) стихотворного сборника. Возможно, выбрал тогда для художников «Песню без слов»:
Ветра вечернего вздох замирающий.
Полной луны переменчивый лик.
Радость безумная. Грусть непонятная.
Миг невозможного. Счастия миг.
Хотя столь же подходило общим настроениям про «Чуждый чистым чарам счастья, Челн томленья, челн тревог...». Участники запротоколированных Переплетчиковым сходок слушали, спорили. Предсказывали приход новой эпохи, которая уже пришла.
Константин Коровин - мост. Убедительная метафора. Обозначив этюд «Зимой» рубежом, предварительным итогом, можно назвать его и мостом. Творчество Коровина как бы делится этим произведением надвое, будто сделан здесь решающий переход, пройден перевал. Только больше сейчас волнует не заметная по холстам Коровина смена художественных эпох, а внутренняя, душевная перемена, и видится не пролет гигантской дуги между краями двух столетий, а маленький укромный мостик вроде тех, что любил писать Коровин. Представляется, как шел художник через поля, плутал по чащам, выбирался из болот, подошел к тихой речке, ступил на узкий дощатый настил и прежде чем сойти на берег, где еще ярче цветы и жарче солнце, остановился. Замер, на мгновение даже дышать перестал, прислушиваясь... А потом уже новым -пережившим особый тайный миг самопонимания - бодро, ходко двинулся дальше.
Дальше! Дальше Константин Коровин отправился на «Дальний Север, на Ледовитый океан, писать с натуры».
«Что будет делать Костенька, например, в Соловках, как он опишет природу могучего и прекрасного севера?» - риторствовал Нестеров. Коровин, может, и не совсем точно представлял заранее свою северную программу, зато Мамонтов, очутившись под бледным беломорским небом, пришел к решительному заключению: «Какая страшная ошибка искать французских тонов, когда здесь такая прелесть».
«Здесь» это через Вологду и Архангельск к будущему Мурманску, вдоль путей будущей Северной железной дороги, по маршруту, который вместе предварительно осмотрели Мамонтов и Сергей Юльевич Витте. Развернуть перспективы освоения огромных пустующих территорий и выхода к незамерзающим северо-западным океанским бухтам, увлечь проектом всесильного министра - достаточно бы для начала любого промышленного предприятия. Но так как дело затевалось Мамонтовым, прежде всего - артистическое воодушевление. Скучно открывать край стратегически важных пунктов и полезных ископаемых, Серов и Коровин были командированы открывать заповедную красоту.
В истории русской живописи поход Коровина и Серова событие знаменательное, с него берет начало «северное паломничество» русских пейзажистов, вслед за Константином Коровиным завороженных гаммой «светлых чудных тонов». Вслед за Коровиным, хотя первопроходцев было двое, так как этюды, привезенные друзьями, казались сделанными одной (и несомненно коровинской) рукой. Вслед за Коровиным, хотя фактически приоритет в живописном открытии Русского Севера принадлежит Прянишникову. Он на десять лет раньше ввел в отечественное искусство образы северного быта и северной природы: за несколько поездок в Вологодскую губернию успел разглядеть и особенные здешние паромы, и ярмарки, и какой тут узор режут по бересте, и как наряжаются, и насколько крепки местные христиане в коренном древнем язычестве.
Было что посмотреть в картинах Прянишникова, их и посмотрели с большим интересом, с доброжелательным вниманием. И никто из живописцев не помчался немедленно запечатлевать самобытные красоты Лальска и Великого Устюга. А по следам Константина Коровина и Переплетчиков, и Архипов, и многие другие кинулись в поморские села, в заштатную, богом забытую Кандалакшу, будто на алмазные копи.
Картины Прянишникова о самом интересном: как живут другие люди, что им красиво-некрасиво, нравится - не нравится, что у них похоже-непохоже. А Коровин? Хоть бы он что-нибудь о жителях Севера, редко-редко мелькнет вдали или сбоку косая черточка, перышко беглого мазка - не понять, то ли человек, то ли просто блик, а в центре, в фокусе, никого и никогда.
Один, конечно, человек повсюду очень явственно присутствует, тот, что по имени Константин Алексеевич Коровин, по профессии живописец, по титулу «замечательный», но автор - незримо. Зримо же только земля, вода, небо, снег, камни и некоторые человеческие постройки - чистый, чище не бывает, пейзаж.
Так чем он показался важнее, интереснее?
Следующая страница...
|
