Биография
Жизнь
мастера

Галерея
Картины
художника

Воспоминания
Отзывы и очерки
о художнике

Рассказы
Рассказы
К.Коровина

Поездки
Где он
был

О Шаляпине
К.А.Коровин и
Ф.И.Шаляпин

Фотографии
Прижизненные
фотографии


Рассказы Константина Коровина. Литературные опыты великого художника

  
   

Рассказы художника:

Ранние годы - Первая любовь - 2 - В Училище - Случай с Аполлоном - 2 - Меценат - Молодость - 2 - Смерть отца - 2 - Мои ранние годы - Татьяна Московская - 2 - Фонарь - 2 - Воспоминания детства - Этот самый Пушкин - 2 - Человечек за забором - 2 - Недоразумение - В старой Москве. Трагик - Московская канитель - 2 - Племянница - Московские чудаки - 2 - Профессор Захарьин - Магистр Лазарев - 2 - М.А.Морозов - Мажордом - Лоботрясы - 2 - Утопленник - 2 - В деревенской глуши - Толстовцы - Семен-каторжник - 2 - Колька - Дурак - 2 - Дом честной - В деревне - 2 - О животных. Собаки и барсук - Тайна - 2 - Звери - Мой Феб - 2 - Белка - 2 - На охоте. Компас - Человек со змеёй - 2 - Вечер весны - Васина супруга - 2 - Ночь - 2 - Мороз - Ночь и день - 2 - Своё - 2 -

   

   

Коровин
Конст.Коровин, 1930-е

   

  

- Да вот в Москве, - сказал Александр Александрович, - знают отца, читают. И в Петербурге тоже. А то и не знают вовсе...
- Да что вы? - удивился я.
- Да, да, - сказал Александр Александрович Пушкин. - Уверяю вас - не знают. И студенты не знают. Спросите у любого из них: читали? - Мало. У «Капитанскую дочку» знают, нравится. А другое - не знают.
Знать трудно, конечно, но я как-то не слыхал... все знают Пушкина. Александр Александрович как-то наклонил голову, опустил глаза, и на больших белках его глаз был синеватый оттенок Востока.
- А в вашем образе, в лице, в глазах, есть черты Африки, - говорю я ему.
Он посмотрел на меня, улыбнувшись добрыми и прекрасными глазами, и сказал мне:
- Ну, это нет! Я вот какой африканец: так люблю Москву за то, что в ней настоящая зима, все покроется инеем и такой зачарованный покой. В Петербурге у нас не то. Я терпеть не могу жары. Я бывал и в Италии, и на Ривьере, бывало - жду не дождусь, когда опять приеду в суровую Россию. Вот тоже - не люблю я пальмы эти. Не знаю, отчего это их ставят все всюду в ресторанах? Неужели елка, березка хуже пальмы? Нет, лучше. Я когда читаю про тропические леса - меня берет ужас. Эти лианы!.. Нет, наш русский лес лучше... Вот я остановился здесь у дальних родственников. Кот там - таких русских серых котов больше нигде нет. Какой друг дома! Там лежанка, сядешь погреться - он ко мне всегда придет, мурлычет. Есть ли в Африке коты? - спросил Александр Александрович.
Как-то, помню, в библиотеке Английского клуба, где он любил бывать, я увидел его. Он вынимал из высокого стеклянного шкафа старые французские книги и перелистывал их. В его образе, в голове, когда он читал страницы книги, было что-то другое: лицо его было внимательно и задумчиво-кротко. В лице был какой-то дервиш и что-то тихое, благородное и робкое. И образ великого отца его вставал передо мной.
Как-то, помню, сказал мне Александр Александрович, что отец его, конечно, много наговорил на себя. Писал о любви - это опасно! А сам он, как я слышал в своей молодости, сам он был сговорчивый и скромный. Странно то: восемнадцатилетним юношей он написал стихотворение «Прелестнице». Надо удивляться, как это можно думать так в восемнадцать лет!

Не привлечешь питомца музы
Ты на предательскую грудь...

Ведь это так глубоко, такое постижение в такие годы...
Возвращаясь на извозчике из Английского клуба к себе в мастерскую на Долгоруковскую улицу, я все думал о Пушкине, и мне казалось, что много было непонимания, которое тушило огонь души его.

Моя потерянная младость...

Как много в словах этих, в смысле их, тяжкого, глубокого горя...
Странно. Что-то есть, вот-вот около... Около жизни. Юность... но есть рядом, тут, около скорбь... Отсутствие счастья... что-то мешает тайне прекрасного, какое-то непонимание. В печали тайной гаснет непонятый мой верный идеал...
В мастерской на Долгоруковской улице, когда я вошел к себе, я застал М.А.Врубеля, который жил со мной. Он проснулся, когда я вошел. Я рассказал ему, что был в клубе и видел сына Пушкина - Александра Александровича.
- А знаешь что, - сказал мне Врубель, - Пушкин не был счастлив, и вряд ли он нравился им...
- Кому им? - спросил я.
- Женщинам. Цыгане, Алеко... Странное что-то есть... Посмотри впереди себя, - сказал Врубель, - я здесь сегодня вечером работал.
И Врубель отвернул большой холст.
На нем я увидел как-то остро и смело написанные в твердом рисунке ветви деревьев, покрытые инеем. В окне они были видны. Какой ковер в особенном ритме. А форма рисунка деревьев...
- Завтра надо будет мне написать тут сверху, - сказал Врубель, - «Кондитер Шульц. Мороженое».
- Что ты? Зачем? - удивился я.
- Да, да, - сказал Врубель. - Это вот там сбоку на улице, на углу, живет немец. Он просил меня - ему нужно.
- Отдай ему без этой надписи. Это так красиво.
- Н-е-ет, ему нужна она. Он платит мне двадцать пять рублей. Долго я не мог заснуть. В углу моей большой мастерской горела зеленая лампада. На кушетке, свернувшись под пледом, спал Михаил Александрович Врубель - великий художник, кончивший Петербургский университет, два факультета, с золотыми медалями. И вот - он никому не нужен... Никто как-то не понимал его созданий. Как-то делалось одиноко, жутко. Зачем все академии художеств, искусства? Брань невежественных газет, критиков. А завтра он будет своей изящной, дивной формой писать на этой картине вывеску «Кондитер Шульц»... Что-то в этом есть жестокое и жуткое...
Утром рано я ушел в Школу живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, где я был преподавателем в высшей мастерской оканчивающих учеников.
- Ваша очередь, - сказал мне инспектор, - задать эскиз на тему историческую или, словом, какую вы хотите.
В канцелярии школы я написал на листе бумаги: «Зима в произведениях Александра Сергеевича Пушкина», и лист этот с написанной темой был повешен в классной мастерской.
Придя в мастерскую, я заметил, что ученики недовольны темой, и объяснили мне: что же это, все стихи? Лучше бы Пугачева в «Капитанской дочке». А вечером родственники мои, студенты Московского университета, мне определенно сказали, что Некрасов гораздо лучше Пушкина, что у Пушкина все вздохи и ахи про любовь, потому что этот камер-юнкер нравился в то время кисейным барышням и только.
Когда я был у Антона Павловича Чехова, то рассказал ему об этом, о встрече с Александром Александровичем. Антон Павлович как-то сразу наклонил голову и засмеялся, сказав:
- Верно. До чего верно. Кисейным барышням, ахи, охи про любовь... Верно, все верно... - и он засмеялся.

Продолжение »»»



   » 

  "Неожиданностью форм, фонтаном цветов мне хотелось волновать глаза людей со сцены, и я видел, что я даю им радость." (Коровин К.А.)


Художник Константин Алексеевич Коровин. Картины, биография, книги, живопись, фотографии


Rambler's Top100