Конст.Коровин, 1930-е

- Вот что, - говорю я Василию, - надо костер развести. Чайник повесим, чаю попьем. Калачи в корзинке достань, ватрушки, да фонарь надо зажечь. Я напишу это место... вон месяца серп вышел.
Василий взял топор и пошел в лес рядом за полянкой. Среди тишины позднего вечера слышен был стук топора, а на заводи ровно кричала выпь, точно кто дул в пустую бутылку.
Разложив складной мольберт, я достал холст и краски и пристроил фонарь. Василий тащил из лесу сухие деревца, складывал их у речки, подложил мозжуху - и костер запылал.
Темным силуэтом возвышался лес по обрыву, и красиво узорились ветви темных елей на фоне зеленого потухающего неба. Четко светил серп месяца, и было что-то таинственное в природе - какой-то далекий край, родной, отрадный...
Василий принес стакан чаю.
- Ну-ка, достань, - говорю я, - там коньяк есть, в чай немножко польем.
Василий живо пошел в палатку.
- Налей себе, а то что-то ты приуныл...
- Нет, я ничего... Конечно, у вас дело такое... картины сымать... - говорил Василий, отпив чай с блюдца, - по правде ежели сказать, место - ох, скушное, да ведь и жутко...
- Чего ж жутко-то, ведь у нас ружье, револьвер...
- Да ведь кто знает...
- Ну, Василий, достань-ка колбасу, в кастрюльку ее - пожарим на костре, поедим горячего с хлебом.
- Это можно... - говорит Василий и бежит в палатку.
Лес совсем потемнел. Все изменилось. Я убрал палитру, кисти положил на траву около палатки, холст вставил в ящик. Думаю: «Как это днем покажется...» Люблю я писать ночью, но ошибаешься...
Только я потушил фонарь и хотел выйти из палатки, Василий смотрит на меня темными глазами и так серьезно говорит:
- Слышьте, зарядите ружье... Чего-то ходит недалече по бугру-то...
Я взял ружье, зарядил картечью и вышел. Мы оба слушаем. По той стороне в самом деле что-то потрескивает. Костер тускло освещает осыпь обрыва. Ясно слышу - кто-то лезет между сухими елями...
И опять полная тишина. Только кузнечики стрекочат за палаткой.
Мы сидим в палатке, едим колбасу, и оба смотрим в открытый полог, где темная ночь и краснеет догорающий костер.
- Ночью-то всегда есть это самое... - говорит Василий, - особливо в эдаких-то местах...
- Ну что «это самое»? - спрашиваю я. - Может это заяц или барсук?
- Да кто его знает... - говорит Василий. - Ночью-то разные звери выходят из нор, которые ночные...
- Все, - говорю, - известны, все звери.
- Не... - сказал Василий, качнув головой, - есть которые невиданы, - оборотни есть... В ночную пору ходют... Я видел раз. Вот как крысы, а боле собаки, бурые...
- Где же это ты видал?
- Недалече от Москвы видал. Шел по дороге, а она бежит. Слышьте? - вдруг насторожился Василий.
Слышно было, как сбоку, где заворачивала река, кто-то переплывал реку и вздыхал.
- Чего это??.. Берите ружье скорей!
Мы оба вышли из палатки. Что-то забелело вдали.
Я подошел к костру и подбросил хворост. Костер осветил все вокруг. Вдали, на реке, как-то прыгая, шло к нам белое...
- Лошадь, - сказал Василий. - А может и не лошадь.
Что-то неприятное было в этой прыгающей лошади. Она остановилась и издали смотрела на нас.
- Ишь, чего тут... - сказал Василий, - откуда лошадь? Стрельните разок, попугайте.
Я выстрелил из ружья вверх, и лошадь повернула и пропала в лесу.
- Ишь, чего тут есть... Да, тут уж не поспишь...
- Лошадь, - говорю я, - на ногах-то путы у нее, знать, отбилась, из «ночного» ушла.
- Да, да... - сказал Василий, покачав головой, - чего тут, Константин Лисеич, - место такое нашли... Пугает нас, значит, более ничего...
- Как пугает, да что ты, Василий?
- Эх, оно-то?.. В лошадь обернет, а то во што хочешь.
- Что ты, Василий, сколько раз ты один в лесу ночевал, сам же мне рассказывал... и веришь в оборотней.
- Есть оборотни, есть... не говорите... Это не лошадь, да и место здесь дикое - горы, лес, ямы... Чего еще? Их здесь жительство...
Костер потухал. Я пошел в палатку и лег на постель.
- Ну, спите, - сказал Василий, - а я посижу... А то чего бы не было...
- Ерунда, ложись спать, Василий...

Я проснулся рано, чуть свет. Над обрывом, среди елей, розовели, как длинные ленты, утренние облака. Роса лежала на травке у леса. Вдали, над заводью реки, белой полосой тянулся туман.
Василия не было. «Искупаюсь, - думаю я, - вода теплая, все дно видно, песок». До чего хорошо, более! Верхушка горы, лес, освещаемые солнцем. Непрестанно кукует кукушка, трещит коростель. Вижу снизу, с реки, по берегу, идет Василий с удочкой. В руках у него висит, блестя чешуей, рыба.
- У-у-у, - крикнул я пострашней. Он остановился и опять пошел.
- Василий! - кричу я.
Он бежит ко мне и говорит:
- Ну, и рыбы здесь, что! Глядите-ка!
И он поднимает леща и головлей. Рыба отблескивает всеми цветами, на фоне густых елей леса.
- Может, это оборотни? - с улыбкою говорю я. Василий смеется, как-то шипя, и пальцем поправляет усы.
- Да вот ведь чего. Ночью робь берет. А сейчас - все прошло. В ночи-то есть эта... нечисть. Верно, есть. Вона лошадь-то, тута. Эвона она. Ноги у же спутаны, а ночью-то страшно. Заблудилась, что ль, кто знает? Сейчас костер подпалю, - говорит Василий. - Чай сготовлю.
Как приятно ходить по траве босыми ногами. Мелкая травка на бережку. Палатку осветило утреннее солнце.