Конст.Коровин, 1930-е

Утопленник

По окончании Школы живописи и ваяния в Москве, на двадцать первом году жизни, я поступил в театр писать декорации. Молодые актрисы производили на меня впечатление неотразимое. Нравились мне все без исключения. Какие глаза и в глазах какая душа! У одной они большие, открытые, как у Джиоконды, у другой - с опущенными ресницами. А как говорят! Одна совсем поразила мне сердце. Она меня называла: «Мой Зибель, мой паж». Но скоро она куда-то уехала, пропала...
Прошло лет пять, и я встретил ее случайно на развеселом вечере, в компании артистов, где шел кутеж и гремела гитара. А затем я получил от же телеграмму: «Мой витязь, жду». «Витязь, - подумал я, - какой я витязь?» Но на вокзал помчался.
Ночь, глубокое небо; звезды играют в тихом лунном воздухе, насыщенном запахом трав и лесов; щелкают соловьи. На террасе деревянной дачи под Москвой горит лампа: розовый бумажный абажур виден издалека - с дороги, по которой я еду со станции. Вот ближе, и вижу лицо - ее прекрасное лицо. Она наклонилась над книгой. Ждет меня...
Быстро вбегаю на террасу.
- Ах, - вскрикивает она, - мой коробейник!
- Почему коробейник?
- Да, сегодня вы коробейник, - отвечает она и весело напевает: «Пожалей, моя зазнобушка, молодецкого плеча». Аннушка, подайте чай. А мы пойдем - пойдем в рожь, в роясь высокую! - И она пропела: «Только знала рожь высокая».
Я говорю:
- Но рожь еще не высокая. Зачем идти в рожь?
- Нет, нет, идем. Ты мой коробейник!
Как молния пронизывает меня странное чувство, где-то там в душе, глубоко: «Мой коробейник, роясь высокая» - и зачем это? Зачем? Но мы идем. Она говорит опять:
- Слушайте: «Была ночь, они шли вдвоем, он дал ей руку»... Подайте мне руку!
Я подал ей руку.
- «Они шли и молчали, - продолжала актриса. - Она положила ему голову на плечо». - И она прислонилась головой к моему плечу.
- «Тогда он впился в ее влажные губы своими губами»... Ну же. Впивайтесь!
Я впиваюсь... Но почему-то так нехорошо на душе...
- Скажи мне: «Я твой!» Я говорю: «Я твой».
Слева начинается ржаное поле.
- Рожь, рожь, - восклицает она. - Пусть знает рожь высокая, только она...
Но рожь еще совсем низкая... Май месяц, весна в начале... Заметив обильную росу на ржи, она выскакивает из же на дорогу.
- Зачем рожь? - говорю я. - Вот лес. Там опять в ночи туманы. Отдаленные леса, белые дреманы».
Она спросила:
- Это чье?
- Как чье? Фирдоуси, - вру я.
Мы идем в лес. Во мне чувство какого-то негодования. Странное и горькое. Хотелось сказать, спросить: «Почему не просто так - вот вы и я, почему я то Базаров, то Алеша Карамазов, коробейник, Фома Гордеев, Чацкий, Лель и еще черт его знает кто?!»
А она не унималась:
- Милый, молю, ты знаешь - Виктор клялся возлюбленной: «Я умираю от любви». Ну и ты скажи. Умоляю!
Думаю: «Откуда взялся этот Виктор?» - и отвечаю прямо:
- От любви умереть не могу. Откровенно признаюсь: не могу.
Она посмотрела на меня своими прекрасными глазами огорченно и удивленно. Выражение ее лица было какое-то печальное и жалкое.
- Нет, правда? Ты не знаешь, как умирают от любви?.. А ты не можешь украсть для меня, как Виктор?
- Что украсть?
- Все.
- То есть как - все?
- Виктор сказал Ольге: «Все брошу к ногам твоим».
- Ворованное?
- Как это пошло, не тонко! Какой-то особенный, злой огонек мелькнул в ее глазах.
В конце концов мы повздорили. А соловьи заливались... Я возвращался на станцию один. Пахло рекой. Проходя по мосту, я остановился и стал смотреть на воду. Темны были отражения берегов, и в глубине сияли звезды. На душе было тихо, странно, радостно. Вдруг слышу крик: « Постой, умоляю!»
Я обернулся и увидел бегущую фигуру в белом платье. Она!
- Я поняла, я все поняла! - подбежала актриса ко мне. - Ты хочешь броситься в воду. Я знала, я чувствовала. Но я спасу тебя.
- А вам бы понравилось, кабы из любви к вам кто-нибудь утопился или застрелился?..
- Еще бы, - ответила она, не задумываясь. - Вот из-за Ады Дурвенд четверо застрелилось. А в меня - трое стреляли.
Луна осветила ее на фоне темных ольх. В тишине ночи она была торжественно-прекрасна.
- Прощай! - крикнул я и бросился в воду. Послышался ее отчаянный крик.
Река несла меня по течению. Было глубоко, но я хорошо плавал. И вижу - уже вдали мост, на котором я был. Бегут люди с фонарем, крики ее крик «спасите», кто-то вопит «караул»... За поворотом реки подплываю к берегу и хватаюсь за ветви ольхи. Мне бросают веревку. Вылезаю. На берегу - люди, дачники. Один из них наливает мне в стакан какого-то вина, говорит: «Скорей пейте» - и держит меня за пульс. Он взволнованно шепчет:
- Я все знаю. Идемте.
- Куда?
- К нам. Она у нас, там доктор. Хорошо, что спасли вас. Петр Сергеевич смотрит с террасы, говорит: «Вот на мосту человек. Наверное, топиться хочет. Ночью в реку смотрят не зря...» А та, барынька ваша, кричит: «Это из-за меня, утонет!» Плачет... Идемте... Если бы не Петр Сергеевич, то - ау! Уж вы начали за ветки хвататься... Ну, не стоит говорить. Не унывайте, молодой человек.