Конст.Коровин, 1930-е

- Послушайте, - сказал я, - отдайте ее мне, пожалуйста. Я охотник. Я заплачу Не убивайте, отдайте мне эту собаку...
- Пожалуйста, - сказал радостно ветеринар, - ваш адрес, нынче же пришлю. Увидите, собака дивная. Не могу убить. Никаких плат не надо. Дайте двугривенный на чай дворнику, пришлю вам сегодня нее.
Он записал мой адрес, сказав:
- Прощайте, должен бежать. Я рад, вот случай! Поверьте, собака отличная. Невозможно убить ее: жаль.
И ветеринар ушел.
Когда пришел Жедринский, то он сказал мне:
- Вздор. Разве бросят хорошую собаку? Что ты! Ерунда, наверное. От него я поехал скорее домой. Думаю: без меня приведут собаку, не застанут, уведут назад, отравят, адреса я не взял.
Сижу дома один, дожидаюсь собаку. Все не ведут... Дворника послал купить молока, хлеба, колбасы - накормить собаку. Гляжу в окно. Уж поздно, сумерки... Вдруг слышу звонок на кухне. Отворяю дверь: стоит татарин, а на веревке большая собака, кофейно-пегий пойнтер. Дивная голова, уши длинные. Смотрит на меня.
- Здравствуй, пес, милая собака... И сердце бьется от радости.
- Такой умный собака, - говорит татарин, - толко хозяин нет. Тэбэ бог молить будэт.
- Скорее кормить...
Налил молока, накрошил хлеба. Собака голодная, ест. Колбасу прямо глотает.
- Тубо, тише, - говорю я.
Дворник татарин получил на чай, сказал:
- Прощай, собака. Барин жизнь вертал...
И ушел. Я сел на постель, собака легла около на полу.
«Какая красота, какие глаза!.. Совсем еще молодой пес».
Он морду положил на пол и слушает. «Но как его зовут?» - подумал я. Встал, открыл шкап и достал книжку, охотничий календарь. Читаю собачьи клички... Загоняй, Лебедка... Это не то, это борзые... А вот... И перебираю названия. Говорю отдельно каждое. Собака лежит смирно. Только в конце прочел:
- Феб... Собака вскочила.
- Феб, Феб, - повторил я. Собака подошла ко мне.
- Ты Феб, - говорю я, - Фебушка... Феб...
Феб положил мне голову на колени и смотрел. Как я был рад - у меня собака!
Лег спать. Феб лег подле, на коврике. Кто-то шел по лестнице, было слышно за дверью, Феб тихо заворчал.
«Сторожит меня», - подумал я.
- Феб, вьен иси!
И Феб прыгнул на постель и разлегся в ногах.
Утром, когда я проснулся, Феб подошел ко мне, близко к лицу, посмотрел в глаза. Когда я вставал, он радовался и что-то бормотал. Вертел хвостом и, прыгая, лаял. Я пошел с ним на улицу. Феб шел со мной, не обращая внимания на встречных собак.
Пришел мой приятель, доктор. Феб так обрадовался, прыгал вокруг, бурлыкал, визжал и лег на спину.
- Он понимает, - сказал доктор, - я люблю собак. Он это чувствует. Хорош пес... молодой.
Доктор взял, свернул кусок газеты, плюнул на нее, бросил и сказал:
- Апорт!
Феб схватил газету и принес доктору.
- Ученый, - сказал доктор...
Была осень. Надо было мне ехать в Петербург по делу. Феба взял с собой. Там, на Театральной улице, у меня была квартира, где контора императорских театров и где жил директор Владимир Аркадьевич Теляковский. Теляковский любил собак.
- Хороша собака, - сказал он мне.
Уезжал я опять в Москву, и Теляковский посоветовал мне оставить собаку у него, так как я скоро опять должен был приехать в Петербург.
Много было у меня дела с постановками опер и балета в Москве для Большого театра и в Петербурге для Мариинского. Еду опять в Петербург с курьерским поездом. Ранним утром выходят пассажиры на станции Бологое. Выхожу и вижу: платформа покрыта снегом, синеют деревья в инее. Укутанные в шубах идут пассажиры... Утренний холодок... Большая станция Бологое светит огнями окон. На станции тепло. Чай со сливками и бологовские булки... крендели. Несут газету «Новое время». Свеженькая газета, только что пришла из Петербурга... Садимся опять в вагоны. Убраны постели, спальные места. Поезд идет, в окнах виден рассвет, розовеют леса и поля, ровно покрытые снегом. У всех пассажиров газеты. На последней странице читаю: «Выставка кровного собаководства, манеж. Награды: лучшая собака выставки и первая золотая медаль, как лучший пойнтер, - Феб, владелец К.А.Коровин».
«Что такое, - подумал я. - Что значит?» - Читаю опять: «Феб, владелец Коровин...» - «Что такое? Феб мой там, у Теляковского. Странно. Как мог попасть Феб на выставку?.. Непонятно». Опять перечитываю заметку - «Фебушка, неужели это ты?.. Ерунда, не может быть».
Пассажиры собирали чемоданы, поезд подходил к Петербургу.
Тихое зимнее утро. Извозчик везет меня на санках по Невскому проспекту. Широкая улица прекрасного города, и в дымке мороза, сбоку, северное солнце освещает уходящие дома улицы. Скрипят сани по мерзлому снегу.
У памятника Екатерины II поворачиваю на Театральную улицу и останавливаюсь у подъезда. Швейцар, в красной ливрее, помогает выносить мои чемоданы. Я бегу по лестнице и думаю: «Зайду к Теляковскому». Вхожу в большой приемный зал. На стенах висят портреты императриц: Елизаветы Петровны, Екатерины... Один портрет с собакой. Вижу, выходит Владимир Аркадьевич. Улыбаясь, говорит мне:
- Вот какой вы! Все медали получаете и собака ваша тоже. Феб-то каков!
- Я прочел сегодня... Что значит?