Конст.Коровин, 1930-е

Ну и сидит... На станции жандару, - смеясь, говорил Феоктист, - жандару сказал: «Во, - говорит, - што. Царя, когда увидишь ежели, скажи, - говорит, - ему: полно воевать-то, на кой она ляд, война-то...» Ну што ж, его земской вызвал - ну, сидел в тюрьме, с месяц сидел. Видют - дурак, ну и отпустили.
- Ну что за охота говорить о дураках? Вот я приехал на охоту, - сказал мой приятель артист. - Хорошо бы узнать, где здесь водопой.
- Водопой? - переспросил Ленька. - Какой такой водопой?
- Ну, какой водопой, ну где лоси и олени здесь воду пьют.
- Ну, это неизвестно, - сказал я, - река здесь кругом и болота, ручьи... Много воды, кто ж их знает, где они пьют, где их водопой...
- Хороши охотники, - заметил, огорчаясь, артист. - А я был уверен, что на водопое возьму лося.
- Да ведь есть такое место, - сказал Феоктист.
- А где же? - спросил я.
- Да вот, - уверял Феоктист, - есть. Много про то я слыхал. Тут недалече, на Ремже, повыше мельницы, с версту отседа, не боле. Там, под кручей, видали лосев - по ночам пьют воду, мельник сказывал. Там лоси завсегда держутся... Глухо место, и днем нипочем не пролезешь, заросль такая и топь... беда. Там, в версте, лесник этот самый, что поймал Кузьму, живет. Вы знаете его, Кинстинтин Лисеич, вы у него картину списывали.
- Как же, знаю, - ответил я. - Андрей Иванович, человек хороший.
- Пойдемте к нему, - предложил артист.
- Ночь тихая, - говорю я, - что ж, пойдемте.
Было еще не поздно. Мутная осенняя ночь, тишь кругом. Пахло сырым листом, землей, когда мы шли краем леса у речки. Сапоги вязли в разрыхленной тропинке. Темнели леса, потеряв покров листьев. Серое небо светилось в тучах, за которыми прятался месяц. За ветхим мостом через речку показался стеной большой темный лес. Широкий проселок поворачивал кверху, и лес все становился больше и больше. С краю его мы увидели огонек в доме лесничего.
Приветливо нас встретил Андрей Иванович, захлопотала жена ставить самовар. К столу подали меду, лепешки, грибы.
- Вот рад! - говорил лесник.
- Мы к вам ночью норовили, - сказал артист. - Слышал я, что здесь Недалеко водопой, лоси пить приходят.
- Есть, есть... - сказал лесник, - это точно. Только где ж - пройти туда невозможно. Топь. Пытали. Вот Казаков со станции тоже хотел лося стрельнуть. Нет, не подойдешь... он сам едва из топи живой ушел. Ведь там глубь какая... А вот лосям можно, они знают, как где прыгнуть. А где ж человеку до их... Я ведь видал, он чисто стрела махнет; глядеть красиво: рога-то на спину кладет и летит - чисто птица. Ну и краса...
- А я надеюсь пройти, - сказал актер. - Опасность - это моя стихия... Люблю жить на краю гибели.
Лесник посмотрел на него пристально и заметил:
- Барин, видать, что вы франтовой. Только нет, не пройти и вам. Прямо нипочем - утянет. Там ступил - ну и прощай, и нет тебя. Глубина...
- Андрей Иванович, - спросил я, - а что Кузьма Никольский осину, говорят, свистнул у тебя в лесу. А теперь, говорят, ему штраф?
- Э-э... кто тебе сказал? - удивился лесник.
- Да он сам, - говорю я.
- Эка дура, ах ты, господи. Это ведь я его пужаю... Что с него взять? Завтра велю ему ее увезти... Чуден мужик... Да он и не мужик. Кровь-то его чья - нивесть, он ведь из шпитального дома. Раздают оттеле детев-то по деревне... Незаконный. Чуден... У него и надела нет - все купи, арендуй, где ж справиться... А еще язык у него, прямо вредный. Ведь это чего - пришел в Караш к попу: «Вот, - говорит, - ты, батюшка, грамотей, напиши письмо царю». А поп ему: «Что ты, царю писать?.. Кто ты такой?.. Нешто знатный...» А тот говорит: «Нет, я никакой, а вот пиши, потому я, - говорит, - тожа его подданный, пиши ему - пошто войну ведет, потому што его обманывают все... Пущай, - говорит, - приезжает, дак я покажу, сколько земли порожней - и счету нет. На кой ему чужая земля нужна, когда со своей не управишься... вот на етой-то животине, што у меня, што напашешь?.. У меня сын был, а теперь, - говорит, - чужую землю забирать пошел...» Этакий человек, возьми его. Ну, опять сажали. Посидит - отпустят. Тут свидетели говорят тоже, што лес тащит. Не за лес ему влетает - язык больно долгий, вот что.
После чаю и беседы, взяв ружья, мы пошли с лесничим посмотреть то место, которое придумал мой приятель артист, - водопой, где лоси. Ласково проглядывала сквозь облака полная луна. Какой-то печалью далекого края, обещанием и заманом тайны манила к себе дорога в темном лесу, в таинственных лучах сияния луны. Мы шли и в тихой ночи слышали шаги ДРУГ друга.
Лесничий остановился. Низке под нами был сплошной и далеко идущий мутный лес, пропадающий во мгле дали. Тихо кругом. Мы стояли и слушали.
- Вот... - сказал тихо лесничий, - во-о-н подале, где светится маленько... это и есть место...
- Пойдемте... - сказал артист.
Мы спустились с пригорка между кустов и чащей зарослей и подошли к краю. Виден был кочкарник и кривые деревья ольхи. Шагнув вперед, артист упал на бок, поднялся. Я попробовал ногой - нога тонула между кочек.
- Не пройти... - сказал лесничий.
Мой слуга Ленька тоже пошел и свалился на кочку.
- Нет, не пройти, - сказал Ленька громко.
Вдали послышался треск... что-то шумело по воде, уносясь дальше и дальше.
- Слышь... - тихо сказал лесничий, - были... Слышь... лоси...
Мы слышали вдали треск сучьев. Настала тишина... - Ушли... - сказал лесничий. - Ну-ка, вот ты и возьми их... Они тоже знают...