|
Удивительно смело Коровин решает свои ночные парижские пейзажи в цвете. Он не боится обилия черного, например, В Париже ночью, Итальянский бульвар при изображении крон деревьев; смело вводит черную краску в другие работы той же серии.
Именно рядом с нею ярче вспыхивают красные, зеленые, оранжевые и зеленые огни витрин и фонарей. А в целом создается удивительно подвижный калейдоскоп цвета, нанесенного мазками различными по ширине, форме, густоте и плотности красочного слоя.
И вместе с тем при всей декоративности Парижских огней они подлинно импрессионистичны в стремлении художника зафиксировать быстрое впечатление от увиденных ночных парижских улиц. Композитор и музыковед Борис Асафьев, написавший глубокую книгу о русской живописи так охарактеризовал впечатление от Парижских огней Коровина: «Ни в одно из моих посещений Парижа, вплоть до последнего, в 1928 году, не мог я освободиться от коровинского "вечернего парижского бульвара".
Передать отблески света на блестящей мостовой, игру переливающихся пятен "всех степеней" было не так уж трудно в условиях живописной культуры тех лет, а вот живописью схватить непрерывность мелькания светотеневых переливов и неизбывность городского движения с повсюду пульсирующей жизнью, найти композиционно ритмы и объемы, которые не "стабилизировали бы" пульс, а стимулировали бы жизненный трепет, - это и тогда являлось замыслом не из легких. Но как зато радостно становилось при созерцании картин, преодолевавших инертность самого искусства».
Безусловно, прав Асафьев и в своем утверждении: «Восприимчивость Коровина объяснялась еще, помимо личного темперамента художника, замедленностью тогдашнего темпа русской государственности и быта в сравнении с Западом; возникший динамический контраст представлялся глазу русского художника, естественно, острее и интенсивнее, чем уже привыкшему к сильным раздражениям глазу западного европейца».
В новом столетии Коровин продолжал работать и как портретист. Художника пленяет артистизм личности, и в этом отношении лучшими портретами мастера следует признать Портрет Федора Шаляпина (1911) и Портрет венгерского художника Йозефа Риппль-Ронаи (1912).
Портрет Шаляпина написан в Виши. Солнце буквально заливает интерьер, в котором в непринужденной позе, улыбающийся сидит великий артист. Коровин подчеркнул и элегантность его облика, и внутреннюю раскованность. Его большая фигура так скомпонована в пространстве, что в ней свободно выражены сила и пластика, так восхищавшие зрителя, когда Шаляпин был на сцене. Но сейчас он отдыхает и погружен в прекрасный, благоухающий цветами гармоничный мир, который есть источник подлинного искусства.
Новой областью увлечений Коровина в 1910-е годы стал натюрморт. Безусловно, то влечение к натюрморту, которое захватило искусство 1910-х годов, не прошло мимо художника. Однако и в натюрмортах он верен «декоративному импрессионизму», что особенно проявляется в связанных по мотиву с Парижскими огнями двух работах 1912 года.
Это Розы и фиалки и Натюрморт.
Мастер изображает букеты у окна, за которым видны огни ночного Парижа. Их рефлексы мерцают на серебряном подносе, на позолоченной посуде, стоящей рядом с цветами.
Посредством этих рефлексов живописец объединяет предметы натюрморта с большим миром, словно говоря нам, что они являются его частью, собирающей, как в фокусе, все самое прекрасное и поэтическое из окружающей нас жизни.
Как квинтэссенция всей красоты действительности воспринимаются темно-красные розы, глубина звучания цвета которых подчеркнута контрастом с металлическим поблескиванием серебряных и золоченых предметов. Холодок металла позволяет еще глубже ощутить живое дыхание цветов, написанных с той чувственной полнотой, которая захватывает зрителя в лучших полотнах Коровина. Стремящийся к декоративности своих произведений, художник порой пишет искусственные цветы вместо настоящих.
Однако, умеющий как никто другой чувствовать и воплощать на холсте трепет жизни, мастер умеет вдохнуть ее в искусственные букеты, так что на полотне невозможно различить, писаны они с живых или бумажных роз.
И как в театре Коровин заставляет поверить в реальность мира, который он создает своими декорациями, так и в натюрмортах он оживляет порой мертвые предметы, приобщая их к миру природы, продолжающей оставаться для художника основным источником вдохновения. Яркое солнце и полумрак - вот атмосфера многих картин Коровина в XX веке. Художник много работал на юге Франции и в Крыму, где в Гурзуфе построил по своему проекту дачу.
В работах, залитых солнечным светом, он часто изображал достаточно большое пространство, словно стараясь утвердить живительную силу лучей, несущих с собой тепло - этот источник благодати и красоты. В пейзажах На юге (1906) и На юге Франции (1908) он вдруг отказался от ахроматических красок, написав все чистым цветом.
Особенно красив колорит второй работы, где все как бы соткано из длинных узких мазков нежно-зеленых и голубоватых оттенков. Ими пишется буйная растительность, сквозь которую проглядывает нежно-розовый домик, а на горизонте тает в воздухе голубеющая гряда гор.
Этот нежный колорит тем не менее тоже декоративен, но здесь декоративны и круглящиеся узкие полоски мазков.
Права Гусарова, усмотревшая в этой работе знакомство Коровина с постимпрессионистами. Эта картина и по своему цветовому решению, и по мечтательной лирике настроения вполне могла бы быть в экспозиции выставки «Голубая роза» (не лишним будет, упомянуть, что большинство ее участников – ученики Коровина) и находиться, например, рядом с пейзажами Николая Крымова.
Композиция же данного произведения, в котором есть ощущение простора, действительно подтверждает положение самого глубокого исследователя искусства Коровина Доры Коган о том, что художник в XX веке стремился, «сохранив верность этюдизму и непосредственность взаимоотношений с натурой в самом процессе создания произведения, в то же время - расширить образ, усилить его эмоциональность, может быть, в какой-то мере углубить его». Не потому ли художник часто писал натюрморты с розами на открытом воздухе, на фоне моря, скал (На берегу моря, 1910; Розы, 1910-е), где и пейзаж и букеты цветов слиты воедино и воплощают обобщенный образ красоты?
К нему стремился Коровин и в гурзуфских видах с фигурами. В этом отношении выделяются по своим художественным качествам Гурзуф (1914) и Пристань в Гурзуфе (1914). Эти работы, по-видимому, писались в период, когда после несчастья с сыном Коровин надолго уехал в Гурзуф. Но отголоски происшедшей трагедии он не пускал в свое творчество. Люди должны несмотря ни на что радоваться жизни, и этому должно помогать искусство. Краски буквально пронизаны светом в первой картине.
Золотом отливает в лучах солнца платье женщины, которая опирается руками на зеленое кресло с пестрой подушкой. Активные лиловые тени на полу веранды, ярко-синее море придают колориту особую интенсивность звучания.
И столь же светоносна Пристань в Гурзуфе, где в тени террасы словно укрылась от южного зноя женщина за столиком, возможно, близкая знакомая Коровина, актриса Надежда Комаровская. Перед ней на столике яркими пятнами, желтыми и красными, намечены бутылки с вином. Спокойно и ровно ложатся мазки на деревянный пол пристани, за ней фактурно написано море с белыми барашками, гористый берег, парусник, люди на причале. Все это переливается, складывается в удивительно красивые красочные сочетания. А в целом - это мажорный гимн южной природе.
В 1916 году Коровин заболел и лечился в Севастополе. Там он написал иной, очень тонкий по живописным отношениям пейзаж Севастополь зимой (1916). Художник изобразил, как неяркое розовое солнце бросает рефлексы на искрящийся снег, как опаловым блеском вдруг засверкали от него откосы дальнего берега бухты.
br>
Произведение писалось в годы Первой мировой войны. Но единственная примета ее - военный корабль слева. Художник убежден, что и в годины бед он должен оставаться верен своему прославлению красоты жизни. «Я думаю, - писал он в 1916 году, - что после войны искусство очень поднимется и очень будет нужно человеку как символ лучших чувств жизни и радости».
Работы 1916 года опровергают представление, бытовавшее в литературе о художнике, что он к этому времени стал во многом повторять себя. Наоборот, порой в произведениях второй половины 1910-х годов возникают образы, проникнутые необыкновенно активным переживанием жизни.
Однако этот накал, душевное волнение не всегда выражаются через динамику живописного решения произведения. В том же 1916 году Коровин создал один из лучших своих натюрмортов Рыбы, вино и фрукты.
Кисть художника утрачивает свою стремительность, краска ложится толстым тяжелым слоем. Ею живописец подчеркнул материальную весомость предмета, его статичность.
Возможно, в этом сказалось влияние на Коровина натюрмортов художников объединения «Бубновый валет», кстати, тоже учеников мастера. Тем не менее в сопоставлении красок, в их сочетаниях есть внутренняя взволнованность, наполняющая образ скрытым романтическим настроением. Таинственно мерцает, выступая из полумрака, серебряная чешуя рыб, есть что-то загадочное в глубоком рубиновом цвете вина. Обыденные предметы начинают жить особенной жизнью, и рыбы, и вино, и золотистые яблоки переданы художником так, чтобы зритель смог почувствовать, что это не просто «мертвая натура», а драгоценные дары, которые природа отдает человеку.
следующая страница...
|
