|
А между тем фраза «я разорен», повторяемая отцом не раз, звучала еще на Рогожской. Уже закончилось строительство железной дороги до Троице-Сергиева и до Нижнего. Нужда в ямщиках отпала. Жить стало не на что. Алексей Михайлович предпринимал, видимо, всяческие попытки обеспечить достойное существование своему семейству, но ничего не выходило. В конце концов, он покончил с собой. Никто точно не знает, случилось ли это, когда Константину было тринадцать лет или, есть другая версия, когда приближалось его двадцатилетие. Константин Алексеевич никогда об этом не говорил. Он даже сочинил рассказ «Смерть отца», где описал, как тот умирает «своей смертью», от болезни. Пожалуй, только его ближайший друг Валентин Серов знал, какое тягостное впечатление оказало самоубийство отца на юношу и что тяжелые приступы депрессии, в которую впадал порой балагур и весельчак Костя, были связаны именно с этим.
Таковы наиболее сильные детские и юношеские впечатления, определившие особенности его натуры, его интересы и привязанности. Все мы «родом из детства». Из детства пришла к Константину Коровину, как и к его брату Сергею, любовь к рисованию. Мать любила рисовать акварелью «хорошенькие картинки». Отец рисовал карандашом, и друзья его - художники Каменев и Прянишников говорили, что получается у него очень хорошо. Но Косте больше нравились материнские «моря» и «зимы». Он и сам, подражая матери, начал впервые рисовать именно зиму (так ему потом представлялось). Он очень старался передать точно узоры ветвей, покрытых снегом в их саду. Только никак не получалось, впрочем, в тот раз не получалось. Может, тогда Косте и захотелось серьезно учиться живописи.
В 1875 году Илларион Прянишников помог Косте устроиться на архитектурное отделение Училища живописи (будем так называть его для краткости), годом раньше он же устроил туда брата Сергея (который был на три года старше) - только на живописное отделение. Косте очень нравились этюды брата, которые тот, приезжая на лето домой, писал с натуры. Однако он не был согласен с цветом. Говорил брату, что в природе все ярче и светлей. Сам старался писать именно так. Пейзажи, казалось ему, получались неплохо, а вот портрет соседки попытался нарисовать, - лицо никак не давалось. Все же осенью отдал эти работы уезжавшему на занятия Сергею. Тот должен был показать их преподавателям. И вот, наконец, от брата пришло долгожданное письмо: Костю примут без экзаменов, потому что его работы очень понравились Перову и Саврасову.
Что значили тогда эти два имени для всех, интересующихся живописью, можно не объяснять. Они были знамениты на всю Россию, а уж в Училище... Ученики буквально молились на них. Душой Училища был Василий Григорьевич Перов. Его слова ждали, гордились его похвалой. Младшие восторженно взирали на него издали, так как преподавал он в старшем, натурном классе вместе с прекрасным рисовальщиком, классической академической традиций Евграфом Семеновичем Сорокиным. Сначала же молодые живописцы должны были преодолеть головной и фигурный классы. Это были первые шаги в долгой, хорошо поставленной, в целом, системы обучения.
В натурном классе работали обычно по несколько лет над этюдами и картинами с натуры, пока, наконец, не создавали ту, за которую Училище присуждало высшую свою награду - большую серебряную медаль и звание классного художника. Были еще пейзажная мастерская и класс натюрморта для желающих.
Пейзажная мастерская, где преподавал Алексей Кондратьевич Саврасов и куда обычно не пускали начинающих, особенно притягивала Константина Коровина. К слову сказать, пейзажисты в ту пору не были на высоком счету. Считалось, что «на пейзаж бежит» тот, кто толком рисовать не умеет. Ведь сучок или ветку можно у дерева в любом месте нарисовать, а в изображении глаза или уха необходима точность. Бытовало это мнение потому, что главным почитался тогда рисунок, а цвет - второстепенным. Но Коровин тяготел именно к передаче цвета.
Архитектура же вовсе не влекла его. Сухой, четкий ритм форм был ему абсолютно чужд. И уже через год Константин перешел на живописное отделение, с которым связывал свои надежды и где учился брат Сергей. Сотоварищами его стали Левитан, Нестеров, Архипов, Светославский и многие другие. Они были ровесниками, с разницей в один-два года. Почти все были очень бедны, съехались из разных краев России, знали почем фунт лиха, ценили дружбу и беззаветно были преданы живописи. Самым близким другом Кости стал Исаак Левитан, тонкий лирик, всегда немного задумчивый и грустный. По натуре они были совсем разные, как позже и другой самый близкий друг Коровина Валентин Серов. Но не было друзей, спаянных более тесно личной привязанностью и страстной любовью к родной природе.
С Левитаном вместе постигал Коровин премудрости живописной пауки. Рисование с античных слепков, изучение анатомии, работа с натурщиками, общеобразовательные предметы были необходимы, но мало интересовали друзей. Зато занятия у Перова и особенно у Саврасова считались счастьем. Правда, Перов хоть и придавал большое значение светотени, но все же для него важнейшую роль играла идейная сторона, избранный сюжет. Под его влиянием развивался брат Кости - Сергей Коровин. Для Константина важнее был Саврасов.
«Саврасов, этот был отдельно». Такими словами выразил Коровин свое отношение к любимому учителю. «Учение в мастерской Алексея Кондратьевича Саврасова - одно из самых дивных воспоминаний моего детства»,- писал Коровин. Богатырского сложения, талантливый, умный, добрый, Саврасов (как и Перов) всем сердцем любил своих питомцев. Его мастерская, на которую некоторые профессора посматривали косо, считая, что там занимаются «отсебятиной», была самым вольным местом в Училище. Грустный, закутанный в старый клетчатый плед приходил Саврасов в мастерскую. Мудрым взглядом смотрел на работы учеников и, как бы конфузясь, говорил тихо: «Это, это не совсем то. Как вам сказать? Вы не влюблены в природу». Или: «Ступайте в Сокольники, фиалки уже распустились».
«Поэт хотел, чтобы все разом стали поэтами. А мы восхищались и понимали... и шли гурьбой писать этюды в Сокольники» - рассказывал Коровин. Сколько раз они всей мастерской, а чаще вдвоем с Левитаном, взяв этюдники, совершали этот путь с Мясницкой, где помещалось Училище, - в Сокольники, а то и в Останкино. Пешком, конечно, так как денег обычно не водилось. Сколько было тогда переговорено, сколько было написано этюдов. Они присматривались к работам друг друга, спорили, экспериментировали, пытаясь добиться естественного цвета и освещения. Участвовали в ученических выставках. «Надежды всей школы были обращены на пылкого, немного
"Дон Кихота", Сергея Коровина и юных Костю Коровина и Исаака Левитана», - писал их сооученик Михаил Нестеров, вспоминая те давние дни. Другой их сотоварищ, художник Василий Переплетчиков, говорил о Коровине: «Он чудесно начинал, пейзажи его, которые он выставлял на ученических выставках, были удивительны по чувству и простоте. И.И.Левитан... порядочно-таки у него заимствовал». Этого же мнения придерживался и художественный критик тех лет Сергей Голоушев, ставший биографом Левитана.
Конечно, такой сильный талант, как Коровин, не мог не оказать влияния на своих друзей. Это было только начало его становления, начало прекрасное, многообещающее.
Определенной вехой этого периода явился, пожалуй, 1882 год, когда состоялся переход от получения первых профессиональных навыков к вдумчивой, напряженной работе с пленэрной живописью. В том году ушел из жизни Перов. Ушел из Училища больной, к несчастью, спивающийся Саврасов и пришел на смену Василий Дмитриевич Поленов.
Коровин всю жизнь сохранял сердечную благодарность ко всем своим учителям: «Преподаватели мои были прекрасные люди. И все они у меня там, где-то внутри меня, глубоко... Жизнь и характер слагались под влиянием радости и безграничной доброты, которые я встретил в них. Они несли дары высоких чувств, восхищения искусством». Все они - мать с отцом, Прянишников, Сорокин, Перов, Саврасов - внесли свою лепту в становление художника, но все же прославленный живописец Константин Коровин состоялся благодаря главному своему учителю - Поленову.
Продолжение
|
